Шрифт:
– А эти...
– Со мной, со мной...
– успокоил его Рогов.
Мальчишки робко сели и стали настороженно озираться: резные дубовые панели, плафоны с пастушками и амурами, за окном иностранные машины, на столиках лампы с абажурами...
Гибко двигались проворные официанты, один из них направился к столику, парни затравленно поджались.
– Мои гости.
– Рогов показал на сидящих напротив мальчишек.
– Очень приятно, - ответил официант почтительно, но с еле заметной иронией и положил перед ними меню. Потом вышколенно отступил.
Мальчишки заглянули в меню, ошарашенно переглянулись и оторопело взглянули на Рогова.
– Ничего, ничего, рассчитаемся, - улыбнулся он.
– Я выберу, хорошо?
Над столами витал разноязыкий гомон, мальчишки таращились во все стороны. Официант быстро и умело расставил все на столе, поклонился "Приятного аппетита" и ушел; мальчишки боялись пошевелиться.
– Вы что?
– спросил Рогов.
– Ешьте.
– Они не двигались, и он повторил: - Ешьте, кому говорят!
Они смущенно улыбнулись и робко взяли вилки. Он сидел напротив и рассматривал их: лица загорелые, но загар медно-красный, как у матросов или рыбаков, видно, много находятся на ветру, руки темные, в ссадинах, кожа грубая, шершавая, как наждак, на пальцах металлическая чернота, никакое мыло не отмоет, устанешь тереть. Он и себя помнил таким, только вместо загара - въевшаяся в кожу рудная пыль.
– А вы на тренировках устаете?
– спросил высокий.
– Как когда. Смотря какая игра. А вы на работе устаете?
– Сравнили! То работа, а то хоккей! Мы что - подумаешь! Нас и не видит никто.
– Эх, пожить бы с командой, - вздохнул высокий.
– Я бы клюшки за всех носил.
Рогов расплатился, они вышли на улицу.
– Прощаемся, - сказал Рогов.
– Счастливо.
– До свидания, - грустно сказал маленький.
– До свидания, - как эхо повторил высокий.
Рогов вошел в телефонную будку, позвонил, но по-прежнему никто не отвечал. Может, с телефоном что? Хоть сейчас беги, взлети через три ступеньки, возникни на пороге: "Это я!"
Но нельзя, риск, можно только в назначенное время. Угораздило тебя влюбиться в замужнюю. Так ведь и ты готов жениться, за тобой дело не станет. А она? Неизвестно. Поэтому приходи вечером, будем одни. Все у тебя на вечер, на ночь, на сезон, на пять сезонов, весь ты на время, а что у тебя навсегда? Навсегда?!!
Он почувствовал мимолетный страх - кольнул, пропал. Рогов медленно побрел по улице, дошел до знакомого дома. Подняться? Нельзя. Вот ведь как просто - третий этаж, взбежал, позвонил. И все дела. Он постоял, повернулся в досаде и быстро пошел к машине. Мальчишки вприпрыжку бежали следом. Он шел, погруженный в свои мысли, не замечая, что они, толкаясь, вьются рядом и заглядывают ему в лицо. Наконец он их заметил:
– А, это вы... Ну хватит, хватит... Довольно. Гуляйте.
Они отстали, он дошел до машины, сел и поехал на вторую тренировку.
Когда он вошел, в раздевалке стоял гомон голосов и дружный хохот.
– Папаша пришел, - пропищал Грунин детским голосом.
– Детки, несите отметки!
Все засмеялись, Рогов стал переодеваться.
– Леша, не дозвонился?
– спросил Надеин.
– Так, кожет, дать телефончик?
– живо подхватил Грунин. Он изобразил руками гитару и пропел жестоким романсом: - Я вам звоню печаль свою... Потом сделал Рогову "козу".
– Папаша...
– Слушай, ты!..
– Рогов стянул рубаху на его груди в кулак. В раздевалке все умолкли и застыли.
– Пусти.
– С лица Грунина исчезла улыбка.
– Пусти, - повторил он с горечью. Рогов отпустил.
– Я же вижу, как ты маешься. Я хотел... а ты... Он махнул рукой и отошел.
В молчании Рогов натянул тренировочный костюм и вышел в зал. Два помоста, шведская стенка, низкие гимнастические скамьи, станки со штангами... Здесь проходила атлетическая подготовка, но пока в зале было пусто. Рогов сел на скамейку, вытянул ноги, откинулся к стене и закрыл глаза.
Он не двигался, не имел ни сил, ни желания, и стрясись что-нибудь, пожар или землетрясение, не тронулся бы с места. Не было точки опоры, какой-то твердой определенности, принадлежащей только ему, где было его начало и продолжение, - заповедного места, куда он мог вернуться, что бы с ним ни случилось и где бы он ни был - отовсюду. А человек должен иметь еще где-то часть себя - землю, людей, дела...
Послышался глухой топот ног, стукнула дверь, зал наполнился голосами и смехом. Сначала все разогревались, потом постепенно голоса и смех умолкли, и слышалось лишь натужное дыхание, грохот и звон штанг; по всему залу сгибались и разгибались игроки, цветные рубахи потемнели от пота. Рогов лежа отжимал от груди штангу. Надеин тронул его и показал глазами на окно: к стеклу были прижаты два лица. Стекло от дыхания быстро запотевало, и тогда появлялась ладонь и протирала его. Тренер тоже посмотрел туда и сказал:
– Ты меня удивляешь.
– Он их по хозяйству использует, - засмеялся кто-то.
– Мог бы получше найти, их же ветром сдует, - добавил другой.
– Теперь ты от них не отделаешься, - заметил Надеин.
"Действительно, прилипли", - подумал Рогов, выжимая штангу.
– Зачем они тебе?
– спросил тренер.
– Эти раззвонят, другие прибегут. Их столько набьется, не протолкнешься.
– Шпана, - сказал Надеин.
– Ты таким не был?
– спросил Рогов, уложив штангу в козлы.