– Разве ты не должен быть сейчас рядом со своей девушкой? Радоваться вместе с ней? Ты скоро станешь отцом...
– в горле першит, так, как обычно бывает, когда слёзы опасно близко. Рассматриваю пустую стену напротив, чтобы сконцентрироваться хоть на чём-то.
– Или ты не счастлив?

– Мне двадцать один, я даже универ не закончил. Счастлив ли я? Не уверен. Я не готов. Да и кто готов в эти годы? Когда вот так, стихийно, совершенно незапланированно. У меня нет нормальной работы, квартиры, накоплений. Ни черта у меня пока нет. Но я буду растить этого ребёнка и сделаю всё, что в моих силах, чтобы у него было счастливое детство.

– Будешь растить, даже если "всё изменилось"?
– возвращаю ему его же недавнее признание.

Он поворачивает на меня голову и внутренности скручиваются в тугой узел горького отчаяния. От еготакоговзгляда.

– Ребёнок ни в чём не виноват и должен расти в полной семье. Иметьнормальногоотца, а не воскресного.

Больно. Больно. Больно. Как же больно слушать всё это... Лучше бы я не признавалась несколько минут назад самой себе в этих проклятых чувствах, кто знает, может, было бы сейчас немного легче.

– Думаю, у вас с Мией всё будет прекрасно, - прочищаю горло, проталкивая солёный ком.
– Вы хорошая пара, правда. Я желаю вам счастья и... свали уже к чёрту, Ветров. Просто уйди. Из этого дома и вообще...

Вдруг он тянет ко мне руки и неожиданно обнимает. Крепко. Так крепко, что больно дышать.

– Если бы я мог что-то изменить, я бы изменил, - лихорадочно шепчет мне на ухо, опаляя горячим дыханием кожу.
– Но сейчас... я не могу. Не имею права именно сейчас, понимаешь?

– Да, я помню, пресловутое мужское слово.

– Ребёнок - это не дань мужскому слову. Это человек, которому я дал жизнь и не имею морального права её испоганить... Я должен хотя бы попытаться...
– тяжело вздыхает, прижав меня к себе ещё крепче.
– Жаль, что ничего нельзя изменить.

Если бы я смотрела кино с главным героем как он, или читала книгу, или слушала рассказ подружки о подобном парне, я бы восхитилась - какой мужчина!Надёжный, ответственный, сильный. Не пасует перед трудностями и держит слово.Но когда ты влюбляешься в такого, а он не твой - это трагедия, которую мне ещё предстоит пережить. Долго и мучительно. И одной.

Наша странная история закончилась, так и не успев начаться.

Тяжело поднимаюсь с кровати и бреду к огромному шкафу-купе, достаю сложенненую на полке пижаму.

– Ты куда?
– Эмиль поднимает на меня вопросительный взгляд, и я вручаю себе Оскар за титановую выдержку.

– Тебе нельзя за руль, оставайся здесь. Я посплю внизу.

– Не надо, это твоя комната, - поднимает с пола сброшенную толстовку и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. А я остаюсь одна, умирать дальше в своей вечной мерзлоте.

***- Будешь тосты? Хотя хлеб, наверное, засох...
– кручу в руках зачерствевший батон.

– Спасибо, нет. Только чай.

– Как хочешь, - неопределенно дёргаю плечом и нажимаю кнопку кофеварки, даже проверив, если ли там вода.

Мне просто нужно делать хоть что-то, совершать привычные механические движения. И у меня отлично это получается: я проснулась, умылась, почистила зубы, завязала ещё влажные после мытья волосы в хвост и натянула вчерашние джинсы. Так, словно ничего не произошло, словно не было каких-то семь часов назад никакого разговора. Словно не моя жизнь покатилась кубарем с горы к чертям собачьим.

Ночью я практически убедила себя, что разыгрывать трагедию вселенского масштаба - глупо. Я всегда знала, что у него есть девушка и что у них "всё серьёзно", понимала и то, что никогда нас не свяжет что-то большее, чем поцелуй, который был ошибкой, и парочки великовозрастных обалдуев, которые решили, что рушить свои семьи из-за внезапно озаривших чувств - это в порядке вещей.

Мия беременна... И флаг ей в руки. Им обоим! Пусть уже катятся.

– Заварка закончилась, - громко ставлю на стол кружки - практически бросаю.
– Только кофе.

Чёрта-с два - разного рода чая завален весь шкаф. Знаю, мелочно, но хочется сделать ему хоть какую-то пакость.

Разливаю из прозрачного чайника чёрную словно ночь кипящую арабику, сажусь напротив и беру из вазочки засохший крекер.

Есть не хочется совсем, но сидеть с постной миной я не собираюсь. Кусаю, давлюсь, обжигая язык запиваю кофе.

Эмиль помешивает ложечкой несуществующий сахар и бросает безразличные взгляды на хмурую серость за окном.

Хорошее утро. Уютное. Выскреб вчера моё сердце немытыми после Мии руками и выбросил в мусорное ведро, к прочим объедкам.