– Ты в зеркале себя видел? – Второй кулак тоже впечатался в грудь. – Псих! Ненормальный!

– Нормальный я! Самый нормальный! – Бадоев задрал голову и рассмеялся.

– Сорок, чтобы ты знал, это не старость!

Вероника начала его лупить совсем как мама ковер в детстве. Только вместо специальной круглой штуковины с ручкой Пожарская использовала свои ладони. Била по груди, по животу, по плечам. Лупила не щадя! От души.

– А сорок четыре? Как сейчас! – уточнил.

Наверное, нужно было ее успокоить, но так приятно было ощущать эти удары. После горькой исповеди они действовали как терапия. Даже дышать становилось легче.

– И сорок четыре – тоже! – Вдобавок к ударам Вероника топнула ногой.

– А сколько мне будет, когда ребёнок окончит школу? Или, думаешь, в семьдесят, когда пойдут первые взрослые проблемы, я смогу учить его жизни?

– Твою мать, Бадоев, да ты и в семьдесят будешь как некоторые в сорок! Посмотри в зеркало! Животное ты... – Вероника всхлипнула. – Парнокопытное!

Руслан даже представить не мог, что после своего рассказа ему станет так хорошо. Веселого в прошлом не было. Ни одного повода для улыбки. А сейчас прекратить смеяться не мог. Щеки болели.

Невозможная ему все же досталась женщина! Красивая, умная и нереальная.

– Да ты понимаешь, что не завязываться нужно было, а, наоборот, размножаться. С твоей генетикой, здоровьем... Бадоев, ты преступление совершил!

– Какое? – Он смахнул влагу с уголков глаз.

– Против человечности, – прозвучало где-то в районе солнечного сплетения.

– Это мне теперь в Гаагу или Нюрнберг?

– К доктору! Восстанавливать все, как было. – Вероника ещё пару раз дернулась в объятиях и затихла. – Можешь ещё попросить, чтобы пару сантиметров отрезали. Большой слишком, а так хоть в статистику впишешься.

– Ты за статистику переживаешь? – Не удержавшись, Руслан аккуратно прикусил эту амазонку за шею сзади и лизнул место укуса.

– Ну не за тебя же!

– Да, за меня переживать не нужно. У меня все отлично. – Усадив Веронику попой на стол, он вклинился между ног. – А скоро станет вообще зашибись.

– Маньяк.

Пожарская отвернулась от него. Гордая и обиженная. Но через несколько секунд снова повернулась. Уже с улыбкой.

– Я ж этот... – Руслан пощелкал пальцами, вспоминая. – А! Вуайерист.

– Лучше бы ты был стрелком.

Послышался шумный злой выдох, и быстрые тонкие пальцы, прихватив за край мужскую майку, потянули ее вверх.

– Лучше для тебя?

Согнувшись, чтобы с него проще было стягивать майку, Руслан посмотрел Веронике в глаза и чуть не слетел с катушек.

Там, за радужкой, горело такое адское пламя, что можно было сгореть от одного лишь взгляда. Даже во время секса он не видел в глазах этой женщины столько огня. Даже когда она срывала голос от оргазма и тряслась всем телом.

– Открою тебе страшную тайну, человечество давно изобрело презервативы. Я бы согласилась на тебя и в скафандре. – Следом за майкой пришел черед брюк. Ловкие пальцы с такой скоростью распутывали узел на поясе и тянули за край вниз, будто где-то уже прогремел выстрел сигнального пистолета и опоздание могло стоить слишком дорого.

– Так тебе за других обидно?

Руслан переступил через одежду и пинком отбросил ее подальше.

– Я же уже сказала... – Окинув его с головы до ног горячим взглядом, Вероника облизала губы. – За человечество.

Она с невероятной женской сноровкой умудрилась снять с себя трусы, не вставая с места. Бросила их поверх мужских брюк. И двумя руками, лаская себя по внутренней стороне бедер, раздвинула ноги.

Можно было снять еще и платье. Хотя бы приспустить с плеч, чтобы освободить шикарную тяжелую грудь. Но сама Вероника, похоже, слишком спешила. А Руслан... От вида розовой нежной плоти извилины мгновенно закоротило, и член сам потянулся к бархатным лепесткам.

Не прошло и минуты, как количество посуды, которую нужно было помыть, уменьшилось вдвое. Крепкий стол ходил ходуном, жалобным скрипом умоляя одуматься. А за окном, отгораживая двух сумасшедших от мира, начал валить снег.

Ветер завывал в трубе как волк. Глухое «У-у-у-у!» разносилось по всему дому. И, словно были на подпевке, крупные снежинки с тихим стуком ударялись о стекло. Под влажные шлепки, стоны и хриплое «ещё» отстукивали какой-то, понятный только им, мотив. Кружились и падали.

Переход со стола на мягкий ковер у камина прошел будто мимо Руслана. Он четко помнил, как шизел от тесноты и влаги, как двигался... без остановок, меняя лишь скорость и глубину. Помнил отчаянный женский крик, мокрые капли на своих плечах и привкус соли на губах.