— А он мне угрожал… — жалобно шепчет она, видимо всё считая по моему взгляду. — Угрожал… А Марку же всё равно операцию уже сделали. А же всё подписала, что Демид привёз, — подобострастно.

— Чем же?

— Что? — облизывает алые потрескавшиеся губы.

— Чем угрожал?

— Больницей угрожал… психиатрической.

— Ты у меня, Наталья, сейчас сама в психиатрическую слёзно проситься будешь. Потому что я тебе такого роскошного варианта не предложу!

— За что?! — заламывает руки.

— За малодушие и предательство.

Мы останавливаемся у нотариуса, с которым работает Демид. Там ждет меня Регина.

— Один шанс тебе даю. Подпишешь всё, отпущу. Ну а нет… — сглатываю я. — Увезёт тебя моя охрана завтра же в чудесное место — Теберка. Кладбище китов, кораблей и жизни. Самый север Карелии за полярным кругом! Там триста жителей, двести — бабки, сто — алкаши. Десять месяцев в году — минусовая. Работы нет, больницы нет, школы нет, в единственном магазине — хлеб и туалетная бумага. Увезут без документов и денег. В драной курточке и валенках. Выбраться оттуда ты не сможешь. Будешь давать всем за еду и водку. Сопьёшься. И права на опеку мне будет делить не с кем. И бумажки для Родиона тоже будет выписывать некому. Поняла мою мысль?

Не дожидаясь ответа от зависшей Натальи, я грозно командую.

— За мной!

В нотариальной конторе Наталье подсовывают бумаги об отказе от родительских прав. Мы этого не планировали. Думали, вразумится, поймёт, что ребёнку лучше. Но нет, так нет.

Всё подписи поставлены, я расплачиваюсь с нотариусом.

Забираю предварительно оформленные бумаги на временное опекунство. Выходим из конторы. Протягиваю Наталье билет в ее родной город.

— Уезжай от греха.

— Злая ты стала, — делает глоток из бутылочки Наталья. — У Черкасовых добрые не выживают.

— У Черкасовых слабые не выживают, — бросаю я.

Сажусь в машину.

Вот так!

Нина Андриановна откладывает в сторону газету.

— Это невозможно стало читать, — сетует она.

Варюша тут же стаскивает эту газету. Закатывает в неё Арса. Тот, мурлыкая, рвёт край зубами. Тряся головой выплёвывает прилипшие к языку кусочки бумаги.

— Только коту и годны эти газеты.

— Может, Вам новости включить?

— Включи мне лучше музыку.

Мы принесли в гостиную старый проигрыватель с пластинками. И теперь вечерами слушаем на нём романсы или сказки.

Притушиваю свет.

— Как дела у Марка?

— На первый взгляд — лучше. Внутричерепное давление в норме. Глазки ожили. Смотрит…

— Наталья приезжает?

— Нет, — поджимаю губы. — Я ей запретила. Она подписала отказ от родительских прав.

— Была такая необходимость? — поправляет очки Нина Андриановна.

— Это было необходимо для Марка, да.

— Тогда — правильно. Будь всегда решительной и не щади тех, кто слишком щадит себя сам. С тех пор, как у женщины появляются, дети, принцесской ей быть больше нельзя. Только королевой! Казнить, миловать, отправлять войска на войну, если потребуется.

— Это так, Вы как всегда правы Нина Андриановна. Но хотелось бы без войн.

— А без войн, всё отнимут, Золотая девочка. Надо показывать зубы, чтобы боялись.

Надо. Без этого не выходит.

Включаю музыку, смотрю в окно. Где же они? В груди долбится тревога. Губы шевелятся, подпевая:

«Умирал за меня, я не звала.

Сердце выковыривал из груди.

Ты теперь можешь спокойно спать.

Ты теперь весь внутри».

Возвращайся!

Зажигаю изящный фонарик на окне.

У нас так в Карелии «торопят» тех, кто задерживается.

— Как же удачно женился мой старший внук. Этот склеп снова превращается в дом.

Тревожно брожу по гостиной. Сержусь, что не звонит, только пишет.

Морщусь от резкого приторного запаха. Отыскиваю глазами Варюшу.

— Варя! — подбегаю к ней, отбирая флакон с эфирным маслом. — Нельзя это трогать. Шкодина…

Нажимаю на любопытный нос. Ставлю флакон повыше. Но запах, который ещё пару недель назад казался мне приятным, теперь вызывает раздражение и отвращение. Вытаскиваю из флакона деревянные палочки, выкидываю их в окно. Закручиваю плотнее, убираю в старинный секретер.