Собираю себя по кусочкам, возвращаюсь в реальность.

Вползаю на кухню и обнаруживаю, что обе традиционные чашки для завтрака со вчерашнего дня стоят немытыми в раковине — я использовала их по очереди, но не удосужилась даже залить водой, и черная гуща коркой облепила тонкий фарфор.

А я так хочу выпить ароматный горячий эспрессо именно из одной из них, задохнуться от счастья в уютных объятиях и улыбнуться от нежного поцелуя в висок. Мне нужен совет — парадоксальный, абсурдный, но действенный, какой мог дать только Тимур. Я все еще не могу в полной мере осознать и прочувствовать, что его рядом больше не будет.

«…Меня без тебя не будет, ты же знаешь, Май!..»

Мне мутно, неуютно, страшно, душно…

И кофе приходится готовить самой.

Брожу по квартире, натыкаясь на мебель, кутаюсь в толстовку, но озноб стадами ледяных мурашек курсирует по телу. Одно неловкое движение, и коричневая жидкость из дежурной кружки с отколотым краем выплескивается на пыльный пол. С досадой заглядываю в нее, но вижу лишь потрескавшееся серое дно.

«Это. Полное. Дно».

Я хватаюсь за голову.

Даже идея манифестов принадлежала Тимуру, но он ее забрал. За два коротких месяца все мелочи накрепко завязались на нем.

Нестерпимо хочется курить.

«…Как только настигнет глобальное дерьмо, и ты потянешься к сигаретам, зажуй. И вспомни, что где-то есть я. Что я, как полный псих, в тебя верю…»

Больше в меня никто не верит.

Натурально бодаю лбом прохладную стену гостиной и подавляю рвущийся из горла визг.

Роюсь в растянутом кармане, закидываю в рот жвачку, и она тонет в слюне.

Ликвидирую кофейную лужу, выхожу на балкон, пошире раскрываю раму и глубоко вдыхаю загазованный июльский воздух. Обозреваю поблекшие, словно выцветшие, виды спального района, прислушиваюсь к своей забитой, слабой, как росток в темном подвале, душе, и убеждаю себя, что все к лучшему.

Буду чаще гулять. Займусь спортом. Заимею вожделенные кубики на прессе, набью еще одно тату, сменю работу, сама, без посторонней помощи, изменю идущую по накатанной жизнь…

Возвращаюсь в душный полумрак пустой квартиры — находиться здесь физически тяжело.

Быстро умываюсь ледяной водой, расчесываю пятерней волосы и собираю их в хвост. Меняю унылые домашние шмотки на ярко-зеленый сарафан и, подхватив телефон, рюкзак и ключи, выхожу за дверь.

Подставляя теплым деликатным лучам опухшее лицо, спешу к остановке — верные кеды давят листья одуванчиков, окурки и липовый цвет, обгоняют медлительных прохожих и вносят меня в пустую маршрутку.

Не впускаю в душу боль, борюсь с ней, всеми силами настраиваюсь на позитивный лад. Лето, прекрасный солнечный день, разгар отпуска…

Покупаю у ТРЦ стакан ледяного мятного чая, с удовольствием потягиваю его и медленно гуляю по суматошным городским улицам. И глубоко дышу — со спазмами, рваными вдохами и шумными выдохами.

Ловлю пару удачных кадров, тайком навожу на них камеру, сажусь на скамейку в сквере, и, прищурившись, с пристрастием оцениваю результат.

Моя бледная тень, убегающая далеко за кованые прутья забора с ярко-красным знаком, запрещающим вход — «Запретные мечты».

Голубоглазый ребенок, восторженно улыбнувшийся беззубым ртом из-под навеса коляски — «Нежность».

Именно так. Без сожалений и грусти.

Я просто чувствую нежность и хочу обнять весь мир, чтобы поделиться с ним исступленным болезненным теплом.

Родное офисное здание картонной коробкой возвышается над елями, считаю снизу этажи и нахожу окно, из которого в минуты отчаяния видны облака.

Я успела соскучиться по родной конторе — по запаху дешевого кофе, курева, пыли и бумаги, по бесконечным слухам и сплетням, по постоянному ожиданию разноса. Это сродни мазохизму или стокгольмскому синдрому, но я уже предвкушаю, как ровно через неделю под прицелами мутных глаз коллег пройду к своему столу, разгребу тонну скопившейся макулатуры, нажму на кнопку старого системника и молча выслушаю все придирки Натали.

Но у фонтана раздается взрыв хохота, и я перевожу внимание на группу молодежи, расположившуюся возле сияющих радугой струй. Ярко, нелепо но модно одетые подростки. Они свободны, дурно воспитаны, но никому ничего не должны…

Взгляд цепляется за знакомую зеленую футболку — утонув в точно такой же, пахнущей солнцем и телом Тимура, я особенно любила собираться по утрам на работу.

…Не в такой же. Это она и есть… И на широких плечах Тимура смотрится идеально.

Замираю, превращаюсь в слух и, сквозь сплетение пушистых еловых лап, подсматриваю за занимательной картиной: Тимур, откинувшись на спинку скамейки, развязно шлепает какую-то девочку чуть пониже спины, усаживает к себе на колени, а его дружки — те самые, что за глаза склоняли его на все лады — одобрительно улюлюкают.

Иголка боли вонзается в сердце, по венам растекается парализующий яд…

Тимур вдрызг пьян, отпускает похабные шутки и матерится, хотя при мне никогда не позволял себе подобные выходки.

— Лад, может, лучше пересядешь ко мне? — подначивает девочку недавний обладатель фиолетового фонаря, но девчонка протестующе мотает головой и хохочет:

— Не-а, я хочу только с ним.

— Ну-ну, попробуй. Держись за него. Тим до тебя два месяца милфу натягивал. Она его многому научила.

— Правда? — девочка обиженно кривит рот и оборачивается к Тимуру, но тот равнодушно пожимает плечами.