– Каре пришлось тащить ребенка одной, воспитывать в строгости. И мыть подъезды. Тургун выжил. Несмотря на все прогнозы. Живучим оказался. Рос крепким парнем, учился прилежно, часто, правда, дрался в школе, когда стал постарше. Пара сломанных носов одноклассников и старшеклассник, оказавшийся в реанимации, отучили называть его нищебродом и ублюдком. В университет он поступил. На бесплатное. Должен был выучиться и стать инженером, подрабатывал на первом курсе где мог и повстречал девушку…

Бросает на меня осторожный взгляд, а я держусь изо всех сил, слышать о той, которую он любил, становится невыносимо сложно. До одури больно.

– Все как у всех, Ярослава. Обычная семья, он бы отучился, женился, детей воспитывали бы и жили тихо-мирно, как большинство, но все изменилось, мать у Тургуна заболела, деньги были нужны…

Резкий свист заставляет вздрогнуть и воспринимается мной как выстрел. Рения поднимается, снимает чайник с плиты, чай заваривает. Из своих трав. Успокоительный, а я на пальцы свои смотрю и вижу, что они у меня ходуном ходят.

Даже такой скупой рассказ о прошлом Монгола вызывает бурю непонятных эмоций и море горечи. Сердце щемит. Не от жалости, а от сочувствия.

Не к нынешнему Тургуну, закаленному варвару, способному рушить судьбы не глядя, а к тому мальчишке, без вины виноватом в том, что рос без отца и был сыном уборщицы.

Примерно понимаю, какую травлю он вынес и как именно расправился с ней. Иногда жизнь не оставляет выбора, заставляет быть сильным, а сила очень часто граничит с жестокостью. Только так можно было выжить во враждебной среде, в которую угодил Гун.

Пока убираю волосы с неожиданно взмокшего лба, Рения окидывает меня недовольным взглядом, словно встрепенувшись.

Наливает в чашку горячий отвар и ставит передо мной, садится рядом.

– Попей, кыз, совсем исхудала. Не ешь ничего. Глупая девчонка.

Пропускаю бубнеж старушки мимо ушей и задаю интересующий вопрос:

– А что же дальше случилось в его судьбе, что сделало его таким?..

Не решаюсь произнести “бездушным”, но Рения понимает, прищуривается, делает глоток, смотрит на меня поверх чашки. Решает, видно, говорить или нет. Ставит чашку без ручек на блюдце и продолжает:

– Не могу сказать всего, но жертвы Тургуна были напрасны. Мать ему спасти не удалось, закон он нарушил. Только там не все так просто было… Гун был в своем праве…

Замолкает. Делает неопределенный взмах рукой, словно в корне не согласна с тем, что произошло с Монголом.

– Тургун был осужден по серьезной статье и получил срок.

Тру лицо, информация, которую мне поведали, скупая, но за каждым словом мне мерещится судьба человека, изломанная, неправильная, как в кривом зеркале. Остается четкое ощущение, что у того парня из прошлого просто отняли будущее.

Не знаю, что я хотела услышать. Наверное, что-то другое. Историю про безжалостного убийцу, но явно не это. Демон во плоти, оказывается, когда-то был человеком.

Жил, стремился к своим целям и… любил…

Меня прострелило именно последнее открытие. Я привыкла считать Монгола бесчувственным. Он глух к моим стенаниям, с трудом поверил в историю с болезнью брата, а оказывается, когда-то сам был на моем месте. Знает, каково это, когда человек готов на все ради спасения близкого.

Даже на то, чтобы преступить закон.

Улыбаюсь горько, сквозь слезы.

А ведь мы похожи с тем Гуном из прошлого…

Вернее, я понимаю его. Не оправдываю, не перестаю испытывать к нему нечто странное на грани ненависти, но я сама готова была отдаться Айдарову, только чтобы помог Моте…

– Напугала я тебя? – спрашивает женщина, видимо, не зная, правильно ли поступила, слегка приоткрыв мне завесу тайн прошлого Монгола.

Не могу ответить. Голоса нет. Сердце пропускает рваные удары, и я делаю паузу. Обнимаю ледяными пальцами покатую чашку без ручек. Причиняю себе боль.

Так нужно, чтобы прийти в себя, чтобы не думать о том, что услышала. Делаю глоток, затем еще и еще. Оказывается, в горле пересохло и противное чувство никуда не уходит.

Наконец, опускаю чашку и смотрю в темные глаза женщины. Рения молча наблюдает за мной. Может, уже и сожалеет, что разоткровенничалась.

Мое отношение к Монголу не изменилось, хотя…

Мои чувства к нему сложно охарактеризовать. Он умеет воздействовать и мое неопытное тело откликается на него как на мужчину, может, вопрос в физической тяге?