Дергаюсь, чтобы отстраниться.

– Ты… ты ведь сказал, что позволишь…

– Та сама решила показать гонор, а я показываю тебе, что, когда идешь на сделку, надо слышать, что именно тебе говорят в ответ на твое предложение…

– Но как же…

– Я не дам тебе позвонить домой, Ярослава. Это не обсуждается.

– Но ты ведь сказал…

– Вспомни, что именно я тебе сказал. Формулировку.

Думать в этих горячих руках получается совсем плохо, пытаюсь вспомнить нашу перепалку.

Ведь он ничего не ответил на мое предложение. Промолчал…

Прикусываю в раздумьях губу, а он касается пальцем, ласкает и заставляет отпустить собственную плоть, не впиваться в нее зубами.

– Я не люблю, когда ты кусаешь губки, Алаайа.

– Прикажешь избавиться от привычки?! – фыркаю, закатив глаза.

– Нет, почему же, ты можешь продолжать, но каждый раз, когда ты это делаешь, будишь во мне желание самому попробовать тебя на вкус. Хочешь привлечь мое внимание, продолжай в том же духе, душа моя.

Раздвигает губы в улыбке.

– Я дам тебе гораздо большее, чем просто звонок… То, чего ты так жаждешь…

Опять меня что-то смущает в формулировке Монгола, но она ускользает от сознания. Я оглушена.

– Что?

Шепчу и распахиваю глаза, чтобы вновь утонуть в янтарной бесконечности. К вниманию Монгола невозможно привыкнуть. Он смотрит так, словно душу вынимает.

Проводит большим пальцем по моей щеке, стирает влагу.

– Алаайа, почему именно ты, почему из всех возможных женщин шакал выбрал именно тебя?!

Пожимаю плечами, у меня ответов нет. Хотя у самой есть аналогичный вопрос.

– Почему именно ты, Монгол? Почему именно ты ворвался в мою жизнь, как смерч, и разметал все на своем пути?

Разглядываю, как языки пламени играют на лице мужчины, придавая Гуну загадочность. Он сильно похож на варвара из старых сказок. Словно ожил и сошел с древних фресок.

Все в нем кричит о его силе, власти, богатстве и уверенности в себе. Он искушен, грешен и до безумия привлекателен. Наклоняется ко мне, и мое сердечко сладко трепещет.

Могла бы ли я когда-нибудь оказаться под вниманием этих бешеных глаз, если бы не стала невестой врага?!

Навряд ли.

Такие, как Монгол, выбирают раскованных женщин, уверенных в себе, раскрепощенных, а не мышек, шарахающихся по углам, чтобы их не приметили.

Почему-то мысль встретиться с этим мужчиной в других обстоятельствах вызывает сладкое томление и отдает разочарованием.

Без шансов. Он бы прошел мимо. Гун и сейчас просто играет со мной.

Дергаюсь, хочу вырваться, убежать в свою комнату, закрыться и переждать ураган, бушующий в груди.

Резко разворачиваюсь, но не учитываю расположение кресла, стоящего позади, больно ударяюсь ступней, теряю равновесие и лечу на стеклянный столик, готовая принять на себя удар и порезы от разбитого стекла…

Гун реагирует просто молниеносно. Его сильные пальцы смыкаются на моем плече и дергают обратно, по инерции врезаюсь в литое каменное тело.

Охаю и поджимаю ногу. Я сильно ударилась мизинцем, который буквально пульсирует от боли, распространяя огненный жар по ноге.

– Ты ходячее бедствие.

Рычит мужчина над моей головой.

– Да, я знаю тысячу и один способ самоубиться!

Почему-то улыбаюсь, и Монгол хмыкает на мою шутку.

Пытаюсь поставить ногу на пол, но палец опять простреливает болью, всхлипываю, а затем пищу, потому что мужчина не церемонясь берет меня на руки и в два шага садится со мной на софу, дергаюсь в сторону.

– Тихо.

Проговаривает резко, и крупная смуглая ладонь ложится на мою стопу, которая буквально теряется в этих сильных руках.

Мне становится дико не по себе от смущения, когда Монгол без стеснения принимается рассматривать пальчики на ногах, а я почему-то внутренне радуюсь, что с педикюром у меня все в порядке.

Очнись, дура! Это твой похититель!

Бунтует внутренний голос.

– Перелома нет. Просто ушиб, – берет с блюда с ломтиками фруктов дольку яблока и прикладывает к пульсирующему пальчику, – маленькая хитрость. В яблоке железо, помогает при ушибах.

Вскидывает голову и смотрит мне в глаза.