В Папайя-Вейли этим утром, как и любым другим, было пустынно, даже офицер Фергюссон куда-то подевался. Павел сунул банкноту вечно дремлющему Чарли, поднялся на третий этаж. Нина Фернандес была встревожена, со времени последней встречи прошло совсем немного времени. Павел выставил её за дверь, и просидел с Триш почти три часа, со снятым браслетом регулировка организма проходила намного быстрее. Все три часа девочка проспала, румянец, так до конца и не исчезнувший за две недели, расцвёл, Триш дышала ровно, но часто.

— Ты мне расскажешь, что случилось? — Нина ждала его в гостиной. Павел на этот раз выглядел бодрым, и это её волновало больше, чем странные просьбы три дня назад.

— Позже, — маг улыбнулся, чуть расстегнул куртку, оттуда показался краешек кошачьей мордочки.

Нина протянула было руку, но потом убрала. За пазухой мага недовольно заурчали

— Забавный gato, похож на ягуара немного. Где ты его взял?

— Нашёл, — уклончиво ответил Павел. — Подобрал по дороге, наверное, сбежал от прежних хозяев. У него с лапками что-то, подлечу, потом найду, куда пристроить.

— Ты с детства не любил домашних животных, видимо, действительно произошло что-то серьёзное, но выспрашивать я не буду, ты уже большой мальчик, если посчитаешь нужным, сам расскажешь. То, что ты просил достать, в гараже. Куда ты направляешься?

— К дяде Элу, — это прозвучало двусмысленно, и Веласкес добавил, — в поместье. Мне надо укрыться на пару недель, лучше, чтобы там никто не появлялся. С Триш всё будет в порядке, если не считать того, что её, возможно, придётся через год-полтора отдать в приют на некоторое время. Ну что ты, перестань.

Дочка Кавендиша вытерла слёзы, попыталась улыбнуться.

— К этому всё шло, правда? — сказала она. — Знаешь, я уже привыкала одно время к мысли, что она умрёт. И если это действительно случится, я не переживу.

— Всё будет хорошо, — Павел погладил её по руке, — у Триш есть преимущество, она развивалась постепенно и очень медленно, организм адаптировался совсем не так, как у других детей, возможно, даже выброса не будет. Хотя что я говорю, да, риск есть, и он большой. Но шансов на то, что она будет жива и абсолютно здорова, гораздо больше. Помни об этом.

— Она у меня одна.

— Вы тоже у меня одни, — Веласкес грустно усмехнулся. — Так что будем держаться вместе, хорошо?

До поместья он добрался за несколько часов, старый неприметный фургон выдавал свои сто тридцать на автопилоте, не выделяясь из потока машин. В доме было так же пустынно, как и несколько дней назад, только отсутствие пыли говорило о том, что за поместьем ухаживают. Павел не стал нарушать порядок, загнал машину в гараж, запер двери изнутри, открыл кузов. Внутри стоял армейский медицинский кокон стоимостью в пять миллионов реалов. Котёнок требовательно заурчал, спрыгнул на пол с переднего сиденья. Глаз у него почти очистился, и хромал он уже гораздо меньше.

— Ты прям бодрячком, — подмигнул ему Павел, открыл нижнюю раму, пододвинул к окну стол. — Снаружи полно вкусных птичек и змей. Давай, я тут буду занят немного.

Но кот не уходил. Он уселся на пушистую задницу и вылизывал лапу.

— Ну не хочешь как хочешь, только потом не жалуйся, еды тут для тебя нет, только вода, — Веласкес проверил подключение кокона к запасным батареям, вставил картриджи с лекарствами, растворами и питанием, улёгся в выступивший гель, включил ручной режим.

В чипе, которую ему оставил Кавендиш в качестве наследства, описывался способ повернуть вспять стабильное слияние с полем, точнее, снова его разорвать — результаты исследования, закрытого и засекреченного сто семьдесят лет назад. Из восемнадцати магов-преступников, на которых ставили опыты, выжили только двое, и оба были потом уничтожены. Для обычных эсперов такой способ никуда не годился по нескольким причинам.

Во-первых, маг, который попробовал уже жить без браслета, к прежней жизни уже не вернулся бы добровольно. Даже если бы хотел, ложное чувство контроля над собой и своими способностями внушало эсперу, что время ещё есть, а потом приходило ощущение превосходства и власти над судьбой, и вопрос с блокиратором отходил на десятый план.

И во-вторых, метод ничего не гарантировал. У мага, если он вдруг решился бы поэкспериментировать над собой, было три варианта, или он умирал, или он оставался таким же, как был, или у него получалось вернуться в прежнее состояние. Первый вариант выпал шестнадцати подопытным, двоим — второй, то, что ничего не вышло, смогли определить только через несколько месяцев, а третий вариант так и остался в теории.

Однако дядя Эл оставил ему и запасные браслеты, и инструкцию, значит, догадывался, что подобное может произойти, и тогда у Павла будет выбор, попробовать вернуться к нормальной жизни, или скрыться на островах, где его найдут и убьют, как бешенное животное — все слетевшие с катушек маги рано или поздно выдавали себя, чувство самосохранения у них пропадало напрочь.

Павел поёрзал, выбирая удобное положение тела, подумал в последний раз, что с яхтой и двадцатью миллионами вполне можно прожить яркую, хоть и недолгую жизнь без всяких браслетов, и начал себя убивать. Жёстко и жестоко. Он останавливал сердце, корёжил собственные лёгкие, творил с печенью и почками такие вещи, какие даже в пыточных делают редко и только по особому приказу, сколько раз он терял сознание — уже не считал, от боли зубы крошились до самых корней, а губы были искусаны в лохмотья. Можно было остановиться в любой момент, и вылечить себя, но это бы означало, что всё придется начать заново, а Веласкес сомневался, что ещё раз решится на такое.