Ополоснувшись, переоделись в кимоно – батино вполне налезало на Федора, и отправились в дом. Разговоры, употребление алкоголя. Достигнув нужного градуса, батя счел необходимым похвастаться Федору моими музыкальными свершениями, и мы поставили "демку". Дядя Федя мужественно вытерпел первые две песни, снисходительно покивал на третьей, посмурнел на четвертой – хоть и на японском, а печалька-то слышится, две последних попритоптывал ножкой.

– Ну молодец, что тут скажешь, – Похвалил меня Федор, – И жрец, и жнец, и на дуде игрец. А из нашего знаешь что-нибудь?

Звучало как вызов, поэтому я сходил за гитарой, кратко объяснил сюжет песни присутствующим японцам и запел, аккомпанируя себе в меру сил:

– Тихо как в Раю. Звезды над местечком высоки, ярки…

– Душевно-то как! – Вытер слезинку Федор, когда песня закончилась. Батя с дедом тоже слегка прониклись – многотысячелетняя скорбь еврейского народа никого не оставляет равнодушным.

– Может, в память о Нарухито что-нибудь напишешь? Красивое, – Шмыгнул носом пьяненький батя.

А что? Я могу! Какая разница, про мертвого Дикаприо поется в песне из "Титаника" или о Нарухито? От цинизма замутило, но когда еще получится так мощно хайпануть?

– Напишу, – Кивнул я, – Завтра после школы соберу музыкантов.

Раздался звонок в дверь. Махнув мужикам и сестренке – ей явно быо скучно, но она стойко терпела – пошел открывать.

На пороге стоял укрытый зонтиком Танимура – мой экс-телохранитель от якудзы. Тоже весь в трауре.

– Мотидзуки-сама просил передать, что пусть ты и не виноват, но вокруг тебя творится слишком много нехорошего, – Поведал мрачный он, – Поэтому Мотидзуки-сама просит тебя держаться подальше от его сына. Кроме того, вот… – Он протянул мне потрепанную пачку бумаг – явно читали, – В твоих задумках якудза участвовать не будет.

Ясно, это мне вернули ММА.

– А еще Ямасита-сенсей отказывается тебя учить, – Добил меня Танимура, легонько поклонился и ушел.

В школу мы с Хэруки с начала сентября ездим на велосипедах.

– Плачет! – Рассказывала она по пути о состоянии Кохэку.

Глупо было ожидать иного.

– А как ты, Иоши? Ты не виноват!

– Да, все так говорят, но увы! – Грустно улыбнулся я девушке, – Но не переживай, заботься о подруге, ей сейчас гораздо хуже, чем мне.

– Это я и сама знаю, – Махнула она ручкой, – Вот бы все осталось так же, как раньше.

– Было бы здорово, – Вздохнул я.

Атмосфера в школе – чудовищная, все ходят как воду опущенные. По коридорам гуляют шепотки: «Фукуда», «Брат», «Чудовище», «Так подставить всю школу!», «А видели его деда? Жалкий!», «Кореянка, да? Ну и семейка!».

Кулаки сжимались от злости, но усилием воли я заставлял себя не реагировать. Детей понять можно. Всех понять можно, но от этого нифига не легче. В классе – еще хуже. Статисты явно в замешательстве – с одной стороны, по телеку приказали нас жалеть – это значит, что следует подойти и посочувствовать. С другой стороны – неизвестно, общаемся ли мы до сих пор с «сестрой этого сумасшедшего», поэтому пока ограничивались напряженно-вежливым (бывает и такое): «Доброе утро».

А вот и героиня сегодняшнего дня – усердно смотрящая под ноги Кохэку. Одноклассники заткнулись. В кромешной тишине Хэруки бросилась к подруге, приобняла за плечи, что-то залопотала. Та покачала головой, шмыгнула носиком и двинулась к своей парте. После каждого триместра класс «пересаживают», поэтому теперь я сижу в левом дальнем углу класса. Здесь есть окно, и никто не мешает дремать, поэтому я доволен. Хэруки – в середине третьего ряда от доски. Кейташи теперь прямо в центре класса, Кохэку – в первом ряду, слева. Если немного привстать, могу любоваться ее затылком. Кеиджи и Минами повезло – они сидят рядом, в четвертом ряду, у правой стены.

Если изначально я отнесся к «пересадке» спокойно, то теперь видел в ней немалый символизм – компания полностью сломана и разобщена. Хэруки – исключение, потому что изначально мы сидели дальше друг от друга, чем теперь. Кохэку уселась за парту и уставилась в ее крышку. Хэруки наклонилась и, глядя ей в лицо, продолжала что-то говорить. А я-то чего сижу? На подгибающихся ногах подошел к девушкам.

– Привет, – Поздоровался с Кохэку.

– Прости, я не хочу с тобой говорить, – Едва слышно ответила она.

Хэруки закусила губу, я успокаивающе прикоснулся к ее руке, шепнул Кохэку:

– Прости, – И вернулся на свое место.

А чего я ожидал? «Ой, Иоши, я тебя совсем не виню! Мой брат – бака, а ты – молодец!». Увы, так не работает. В класс вошел Кейташи, помахал мне рукой, поздоровался с несколькими одноклассниками, потом, после некоторой заминки, пошел здороваться с Кохэку. На него она отреагировала гораздо лучше, чем на меня и Хэруки – подняла взгляд, и даже попыталась улыбнуться.

Ну, уже лучше. Просто не буду лезть под горячую руку, а там, глядишь, время и вылечит. Кеиджи и Минами появились в классе перед самым звонком. Последняя ни на кого из нас даже не посмотрела – видимо, запрет на общение работал и на остальных. На лице Кеиджи ясно читалась внутренняя борьба, завершившаяся компромиссом в виде вялого махания рукой нам издалека.