В город мы «въехали», минуя сторожевой пост.

— Добрый день, ундер Уркайский, как ваш дневной променад? Удался? — заискивающе проблеял коренастый мужик с окладистой бородой.

Завидев нас верхом на сельскохозяйственных инструментах, он даже бровью не повёл.

— И вам доброго дня, комендант. Вот, ездил за своим троюродным племянником, Реджинальдом. Он сирота, и я решил взять мальчика на воспитание.

— Так это ж баба! — не сдержал удивления один из стражников, чему я немало порадовалась, так как уже всерьез стала опасаться, что попала в мир, где все не дружат с головой.

На стражника тут же угрожающе зашипели, отчего я сделала вывод, что попала под опеку очень непростого человека. Видимо, настолько влиятельного, что даже его очевидное безумие не стало поводом относиться к старику с меньшим страхом и подобострастием.

— Как это благородно, господин Уркайский. Как повезло вашим родным.

Ундер величественно кивнул, с привычным равнодушием принимая поклоны собравшихся на проходной людей.

***

Ундер Вирцейг Уркайский в моем мире носил бы звание генерала внутренней разведки. В свои лучшие годы он слыл мужиком фантастически везучим, крайне коварным и чрезвычайно злопамятным. Дядюшка Цейг — так он велел мне называть себя в приступе беспричинной родственной любви, всю жизнь страдал свирепствующей паранойей, которая, должно быть, и обеспечила ему стремительный взлет по карьерной лестнице. Скольких людей он сгноил в дознавательных казематах, скольких угробил на угольных шахтах, рудниках или в ссылках, трудно и сосчитать. Уркайского боялись едва ли не больше фанатичных Церковников, и этот страх был столь силен, что даже после того, как доживший до почтенной старости вояка вдруг взял да и спятил, никто из чиновников, слуг или домочадцев, по-прежнему не смел ему перечить. Не перечила и я.

***

Как оказалось, в Доминике, столице Андолора, в качестве основного средства передвижения грабли предпочитал один дядюшка Цвейг. Впрочем, и куда более привычных для свершения поездок лошадей тут было совсем немного. В основном, их тягловой силой пользовались те, кто не мог себе позволить приобрести или же взять в аренду причудливые паровые повозки, представленные в Доминике в самых разных размерах и конфигурациях.

Дома здесь в основном возводились из светлого, теплых оттенков и грубой рельефной текстуры камня. От непогоды их защищали мансардные крыши, которые устилали разноцветной глиняной черепицей. Улицы мостили напоминающей брусчатку плиткой, но не обычной круглобокой, а плоской и шестигранной, словно соты, дабы безлошадные экипажи не растеряли своих шестеренок, введя тем самым своих владельцев в убыток.

По той же причине, улицы в Доминике были довольно широки, а сточные канавы, вполне способные стать для колес дорогостоящего транспорта зловонной ловушкой, накрывали медные капюшоны. В изобилии город украшала ковка: ажурные флюгера, кружевные балконные решетки, замысловатые вывески и многочисленные, похожие на фонарные, столбы. Повсюду ощущалось господство давнего дружеского союза — камня, железа и пара.

Присутствие магии было не столь приметно, хотя именно она являлась источником незыблемой власти местной аристократии. Но это я узнала многим позже, а пока, несмотря на странности путешествия, все больше проникалась неповторимым очарованием старого города. С уверенностью можно было утверждать, что с моей стороны это была любовь с первого взгляда.

Передвигаться по воздуху оказалось бы весьма удобно, если бы не было так страшно. Требовалось лишь приноровиться уворачиваться от нагретых струй пара, извергаемого из разнокалиберных трубок снующих внизу повозок.

По сути, успех предприятия зависел от выполнения единственной задачи — не свалиться со своего «насеста», что, конечно же, вызывало определенные трудности. Откормленные филейные части тела вовсе не способствовали достижению оптимального баланса, зато, собственно, полетом и маневрами, к моему облегчению, умело управлял новый родственник, по-прежнему убежденный, что мы скачем на резвых породистых скакунах.

Я великодушно простила ему это заблуждение, довольно быстро уяснив, что мне, пожалуй, повезло, едва переступив порог незнакомого мира, получить в подмогу персонального провожатого.

Конечно, никто не знал, что ожидает меня по прибытии в «отчий дом», однако, если реакция домочадцев окажется похожей на поведение встреченных нами прежде людей, есть все шансы сносно обосноваться на новом месте.

И все же, я не слишком радовалась необходимости подыгрывать одержимому паранойей безумцу, возомнившему, будто я — парень, да к тому же еще и его незаконнорожденный сын. Однако, перспектива стать посмешищем пугала не так сильно, как риск оказаться одной. Без защиты, без средств к существованию и малейшего представления об укладе протекающей в Андолоре жизни.

Район обитания знати, начинавшийся сразу за деловой частью города, где располагались бессчетные конторы купцов, частных врачевателей, законоведов и прочих буржуа, опоясывал высокий литой забор. Как и все подобные сооружения в столице, он щеголял изысканной ажурностью, затейливой витиеватостью и исключительной декоративностью. Поэтому перелезть через забор, несмотря на его высоту, было вовсе несложно. Растительный узор пестрел удобными выемками да выступами.

Уж не знаю, откуда имелась эта склонность, но стоило мне увидеть какое-либо огораживающее строение, как я сразу начинала прикидывать, как бы лучше его преодолеть.

Массивные ворота, распахнутые во всю ширь, охраняли безмолвные караульные в красивых однобортных суконных куртках, с наброшенными на плечи короткими плащами, обшитыми золотым шнуром и мехом. Караульные сильно напоминали гусаров и по всем приметам весьма нравились девушкам. На наш полет они не обратили особого внимания. Видимо, причуды дядюшки Цвейга уже давно превратились в нечто обыденное.

Особняки голубокровных жителей Доминики, в отличие от застройки более бедных кварталов, где практически полностью отсутствовала всякая растительность, живописно, точно в изумрудные шали, кутались в кроны курчавой зелени раскинутых повсюду садов и парков. К массивным дверям фамильных резиденций ундера Уркайского вела короткая, обсаженная вековыми дубами подъездная аллея. Сам особняк был торжественен и мрачен.