– Завидую вам, - все у вас продумано, решено, и живете вы у Христа за пазухой, спокойно. А вот у меня - бури в душе...

Самгин улыбался, заботясь вежливо, чтоб улыбки казались не очень обидными. Безбедов вздохнул.

– К этому пиву - раков бы... Да, бури! Дым и пыль. Вот - вы людей защищаете, в газете речь вашу хвалили. А я людей - не люблю. Все они дрянь, и защищать некого.

– Ну, полноте!
– сказал Самгин, - вовсе вы не такой свирепый...

– Такой!
– возразил Безбедов, хлопнув ладонью о подоконник, сморщился и замотал ладонью в воздухе, чтоб охладить ее.
– Мне, знаете, следовало бы террористом быть, анархистом, да ленив я, вот что! И дисциплина там у них, казарма...

В его стакан бросилась опоздавшая умереть муха, - вылавливая ее из пены мизинцем, он продолжал, возбуждаясь:

– Хороших людей я не видал. И не ожидаю, не хочу видеть. Не верю, что существуют. Хороших людей - после смерти делают. Для обмана.

– Расстроила вас потеря голубей, вот вы и ворчите, - заметил Самгин, чувствуя, что этот дикарь начинает надоедать, а Безбедов, выпив пиво, упрямо говорил, глядя в пустой стакан:

– Маркович, ювелир, ростовщик - насыпал за витриной мелких дешевеньких камешков, разного цвета, а среди них бросил пяток крупных. Крупные-то фальшивые, я - знаю, мне это Левка, сын его, сказал. Вот вам и хорошие люди! Их выдумывают для поучения, для меня:

"Стыдись, Валентин Безбедов!" А мне - нисколько не стыдно.

Встряхнув головою и глядя в упор на Самгина, он вызывающе просипел:

– Не стыдно.

– Ну, если б не стыдно было, так вы - не говорили бы на эту тему, сказал Самгин. И прибавил поучительно: - Человек беспокоится потому, что ищет себя. Хочет быть самим собой, быть в любой момент верным самому себе. Стремится к внутренней гармонии.

– Гармония - гармонией, а - кто на ней играет?
– спросил Безбедов, широко и уродливо усмехаясь. Самгин нахмурился, говоря:

– Плохой каламбур.

– А если я не хочу быть самим собой?
– спросил Безбедов и получил в ответ два сухих слова:

– Ваша воля.

Несколько секунд Безбедов молчал, разглядывая собеседника, его голубые стеклянные зрачки стали как будто меньше, острей; медленно раздвинув толстые губы в улыбку, он сказал:

– Ну - вас не обманешь! Верно, мне - стыдно, живу я, как скот. Думаете, - не знаю, что голуби - ерунда? И девки - тоже ерунда. Кроме одной, но она уж наверное - для обмана! Потому что - хороша! И может меня в руки взять. Жена была тоже хороша и - умная, но - тетка умных не любит...

Он прервал свою речь, так хлопнув губами, точно откупорил бутылку, быстро взглянул на Клима и, наливая пиво в стакан, пробормотал:

– Они ссорились. Тетка и жена...

"Пьянеет", - отметил Самгин и насторожился, ожидая, что Безбедов начнет говорить о Марине. Но он, сразу выпив пиво, заговорил, брызгая пеной с губ:

– А может быть, о стыде я зря говорю, для приличия. Арцыбашева читаете? Вот это честный писатель, небывало честный! Он, по-моему, человека из подполья, - Достоевского-то человека, - вывел на свободу окончательно. Он прямо говорит: человек имеет право быть мерзавцем, это - его естественное назначение. Цель жизни - удовлетворение всех желаний, пусть они - злые, вредные для других, наплевать на других! Драка будет? Все равно - деремся! А искренний человек, сильный человек - всегда мерзавец, с общепринятой кочки зрения. Кочку эту выдумали слабенькие дураки для самозащиты. Вот как он говорит!

Все это он сказал не свойственно ему быстро, и Самгин догадался, что Безбедов, видимо, испуган словами о Марине.

– Я не читал "Санина", - заговорил он, строго взглянув на Безбедова. В изложении вашем - роман его - грубая ирония, сатира на индивидуализм Ницше...

– Ну, - чорт его знает, может быть, и сатира!
– согласился Безбедов, но тотчас же сказал: - У Потапенко есть роман "Любовь", там женщина тоже предпочитает мерзавца этим... честным деятелям. Женщина, по-моему, - знает лучше мужчины вкус жизни. Правду жизни, что ли...

"Сейчас - о Марине", - предупредил себя Самгин, чувствуя, что хмельная болтовня Безбедова возрождает в нем антипатию к этому человеку. Но выжить его было трудно, и соблазняла надежда услышать что-нибудь о Марине.

Он встал, прошелся по комнате и, остановясь перед книжным шкафом, закурил папиросу. Безбедов, качаясь на стуле, бормотал:

– Сатира, карикатура... Хм? Ну - и ладно, дело не в этом, а в том, что вот я не могу понять себя. Понять - значит поймать.
– Он хрипло засмеялся.
– Я привык выдумывать себя то - таким, то - эдаким, а - в самом-то деле: каков я? Вероятно - ничтожество, но - в этом надобно убедиться. Пусть обидно будет, но надобно твердо сказать себе: ты - ничтожество и - сиди смирно!

Самгин невольно и крепко прикусил мундштук папиросы, искоса взглянул на карикатурную фигуру Безбедова и, постукивая пальцами по стеклу шкафа, мысленно выругался:

"Скотина".

– Даже хочется преступление совершить, только бы остановиться на чем-нибудь, - честное слово!

– Вот как, - неопределенно и негромко сказал Самгин, чувствуя, что больше не может терпеть присутствие этого человека.

– Уверяю вас, - откликнулся Безбедов.
– Мне очень трудно, особенно теперь...