– Прости, я перебиваю тебя, - сказал он.

– Что за церемонии?

– Что такое эта старушка Обоимова? Марина подняла брови, глаза ее смеялись.

– Чем это она заинтересовала тебя?

– Нет, - серьезно!
– сказал Самгин.
– Она и этот ее...

– Ястребов?

– Показались мне слабоумными...

– Ну, это - слишком!
– возразила Марина, прикрыв глаза.
– Она сентиментальная старая дева, очень несчастная, влюблена в меня, а он ничтожество, лентяй. И враль - выдумал, что он художник, учитель и богат, а был таксатором, уволен за взятки, судился. Картинки он малюет, это верно.

Она вдруг замолчала и, вскинув голову, глядя в упор в лицо Самгина, сказала, блеснув глазами:

– Впрочем, я чувствую, что ты смущен, и, кажется, понимаю, чем смущен.

Ресницы ее дрожали, и казалось, что зрачки искрятся, голос ее стал ниже, внушительней; помешивая ложкой чай, она усмехнулась небрежно и неприятно, говоря:

– Ну, что ж? Очевидно - пришел час разоблачить тайны и загадки.

Помолчав, глядя через голову Самгина, она спросила:

– Ты "Размышления Якова Тобольского", иначе - Уральца, не читал? Помнишь, - рукопись, которую в Самаре купил. Не читал? Ну - конечно. Возьми, прочитан! Сам-то Уралец размышляет плохо, но он изложил учение Татариновой, - была такая монтанка, основательница секты купидонов...

– Не понимаю, какое отношение к моему вопросу, - сердито начал Самгин, но Марина сказала:

– Вот и поймешь.

– Что?

– Что я - тоже монтанка.

Самгин долго, тщательно выбирал папироску и, раскуривая ее, определял, - как назвать чувство, которое он испытывает? А Марина продолжала все так же небрежно и неохотно:

– Монтане - это не совсем правильно, Монтан тут ни при чем; люди моих воззрений называют себя - духовными...

"Сектантка?
– соображал Самгин.
– Это похоже на правду. Чего-то в этом роде я и должен был ждать от нее". Но он понял, что испытывает чувство досады, разочарования и что ждал от Марины вовсе не этого. Ему понадобилось некоторое усилие для того, чтоб спросить:

– Значит, ты... член сектантской организации?

– Я - кормщица корабля.

Она сказала это очень просто и как будто не гордясь своим чином, затем - продолжала с обидным равнодушием:

– Попы, но невежеству своему, зовут кормщиков - христами, кормщиц богородицами. А организация, - как ты сказал, - есть церковь, и немалая, живет почти в четырех десятках губерний, в рассеянии, - покамест, до времени...

Пододвигая Самгину вазу с вареньем, а другою рукой придерживая ворот капота, она широко улыбнулась:

– Ой, как ты смешно мигаешь! И лицо вытянулось. Удивлен? Но - что же ты, милый друг, думал обо мне?

Правая рука ее была обнажена по локоть, левая - почти до плеча. Капот как будто сползал с нее. Самгин, глядя на дымок папиросы, сказал, не скрывая сожаления:

– Согласись, что это - неожиданно для меня. И вообще - крайне странно!

– Ну, разумеется!
– откликнулась она.
– Проще было бы, если б оказалось, что я содержу тайный дом свиданий...

– Понятней для меня ты не стала, - пробормотал Самгин с досадой, но и с печалью.
– Такая умная, красивая. Подавляюще красивая...

Говоря, он не смотрел на нее, но знал, что ее глаза блестят иронически.

– Даже - подавляю?
– спросила она.
– Вот как?..
– И внушительно произнесла:

– "Сократы, Зеноны и Диогены могут быть уродами, а служителям культа подобает красота и величие", - знаешь, кто сказал это?

– Нет, - ответил Самгин, оглядываясь, - все вокруг как будто изменилось, потемнело, сдвинулось теснее, а Марина - выросла. Она спрашивала его, точно ученика, что он читал по истории мистических сект, по истории церкви? Его отрицательные ответы смешили ее.

– Может быть, читал хоть роман Мельникова "На горах"?

– "В лесах" - читал.

– Ну, это - хорошо, что "На горах" не читают; там автор писал о том, чего не видел, и наплел чепухи. Все-таки - прочитай.

– Чепуху?
– спросил Самгин.

– Знать надобно все, тогда, может быть, что-нибудь узнаешь, - сказала она, смеясь.

Этот смех, вообще - неуместный, задевал в Самгине его чувство собственного достоинства, возбуждал желание спорить с нею, даже резко спорить, но воле к сопротивлению мешали грустные мысли:

"Она очень свободно открывает себя предо мною. Я - ничего не мог сказать ей о себе, потому что ничего не утверждаю. Она - что-то утверждает. Утверждает - нелепость. Возможно, что она обманывает себя сознательно, для того чтоб не видеть бессмыслицы. Ради самозащиты против мелкого беса..."

У нее распустилась прическа, прядь волос упала на плечо и грудь, Марина говорила вполголоса:

– Тогда Саваоф, в скорби и отчаянии, восстал против Духа и, обратив взор свой на тину материи, направил в нее злую похоть свою, отчего и родился сын в образе змея. Это есть - Ум, он же - Ложь и Христос, от него все зло мира и смерть. Так учили они...