– Вот что. Безбедов, - звонко заговорил товарищ прокурора. Прекратите истерику, она не в вашу пользу, а - против вас. Клим Иванович и я - мы знаем, когда человек притворяется невинным, испуганным мальчиком, когда он лжет...

Безбедов стукнул затылком о дверь и закричал почти нормальным, знакомым Самгину голосом:

– Я - не лгу! Я жить хочу. Это - ложь? Дурак! Разве люди лгут, если хотят жить? Ну? Я - богатый теперь, когда ее убили. Наследник. У нее никого нет. Клим Иванович...
– удушливо и рыдая закричал он. Голос Тагильского заглушил его:

– Говорите прямо: сами вы убили ее, или же кто-то другой, наведенный вами? Ну-с?

Безбедов зарычал, шагнул вперед, повалился набок и бесформенно расплылся по полу.

– А-а, черт, - пробормотал Тагильский, отскочив к нарам, затем, перешагнув через ноги Безбедова, постучал в дверь носком ботинка.

– Фельдшера, доктора, - приказал он.
– Этого оставить здесь, в башне. Спросит бумаги, чернил - дать. Идя коридором, он вполголоса спросил:

– Симулирует?

– Не уверен.

– Ф-фу, чорт, душно как!
– вытирая лицо платком, сказал Тагильский, когда вышли во двор, затем снял шляпу и, потряхивая лысой головой, как бы отталкивая мелкие капельки дождя, проворчал:

– Дрянь человечишка. Пьяница?

– Нет. Дурак и мот. Тагильский проворчал:

– Вредный субъект. Способен заварить такую кашу... чорт его возьми!

"Он меня пугает", - сообразил Самгин. Тагильский вытер платком лысину и надел шляпу. Самгин, наоборот, чувствовал тягостный сырой холод в груди, липкую, почти ледяную мокрядь на лице. Тревожил вопрос: зачем этот толстяк устроил ему свидание с Безбедовым? И, когда Тагильский предложил обедать в ресторане, Самгин пригласил его к себе, пригласил любезно, однако стараясь скрыть, что очень хочет этого.

Затем некоторое время назойливо барабанил дождь по кожаному верху экипажа, журчала вода, стекая с крыш, хлюпали в лужах резиновые шины, экипаж встряхивало на выбоинах мостовой, сосед толкал Самгина плечом, извозчик покрикивал:

– Бер-регись, эй!

"Да, с ним нужно держаться очень осторожно", - думал Самгин о соседе, а тот бормотал почему-то о Сологубе:

– И талантлив и пессимист, но - не Бодлер. Тепленький и мягкий, как подушка.

Вздрагивая от холода, Самгин спрашивал себя:

"Мог Безбедов убить?"

Ответа он не искал, мешала растрепанная, жалкая фигура, разбитое, искаженное страхом и возмущением лицо, вспомнилась завистливая жалоба:

"Меня женщины не любят, я откровенен с ними, болтлив, сразу открываю себя, а бабы любят таинственное. Вас, конечно, любят, вы - загадочный, прячете что-то в себе, это интригует..."

У Самгина Тагильский закурил папиросу, прислонился к белым изразцам печки и несколько минут стоял молча, слушая, как хозяин заказывает горничной закуску к обеду, вино.

– Славная какая, - сказал он, когда девушка ушла, и вздохнул, а затем, держа папиросу вертикально, следя, как она дымит, точно труба фабрики, рассказал:

– У меня года два, до весны текущего, тоже была эдакая, кругленькая, веселая, мещаночка из Пскова. Жена установила с нею даже эдакие фамильярные отношения, давала ей книги читать и... вообще занималась "интеллектуальным развитием примитивной натуры", как она объяснила мне. Жена у меня была человечек наивный.

– Была?
– спросил Самгин.

– Да. Разошлись. Так вот - Поля. Этой весною около нее явился приличный молодой человек. Явление - вполне естественное:

Это уж так водится:

Тогда весна была.

Сама богородица

Весною зачала.

Поехала жена с Потей устраиваться на даче, я от скуки ушел в цирк, на борьбу, но борьбы не дождался, прихожу домой -л кабинете, вижу, огонь, за столом моим сидит Полян кавалер и углубленно бумажки разбирает. У меня револьверишко, маленький браунинг. Спрашиваю: "Нашли что-нибудь интересное?" Он хотел встать, ноги у него поехали под стол, шлепнулся в кресло и, подняв руки вверх, объявил: "Я - не вор!" - "Вы, говорю, дурак. Вам следовало именно вором притвориться, я позвонил бы в полицию, она бы вас увела и с миром отпустила к очередным вашим делам, тут и - конец истории. Ну-ко, расскажите, "как дошли вы до жизни такой?" Оказалось: сын чиновника почты, служил письмоводителем в женской гимназии, давал девицам нелегальную литера-гуру, обнаружили, арестовали, пригрозили, предложилисогласился. Спрашиваю: "А как же - Поля?" - "А ода, говорит, тоже со мной служит". Пришлось раскланяться с девушкой. Я потом в палате рассказываю: дело, очевидно, плохо, если начались тайные обыски у членов прокурорского надзора! Вызвало меня непосредственное мое начальство и внушает: "Вы, говорит, рассказываете анекдоты, компрометирующие власть. Вы, говорит, забыли, что Петр Великий называл прокурора "государевым оком".

Говорил Тагильский медленно, утомленно воркующим голосом. Самгин пытался понять: зачем он рассказывает это? И вдруг прервал рассказ, спросив:

– Не объясните ли вы: какой смысл имело для вас посещение мною... тюрьмы?

– А я - ждал, что вы спросите об этом, - откликнулся Тагильский, сунул руки в карманы брюк, поддернул их, шагнул к двери в столовую, прикрыл ее, сунул дымный окурок в землю кадки с фикусом. И, гуляя по комнате, выбрасывая коротенькие ноги смешно и важно, как петух, он заговорил, как бы читая документ: