Покончив на этом с Дроновым, он вызвал мечту вчерашнего дня. Это легко было сделать-пред ним на столе лежал листок почтовой бумаги, и на нем, мелким, но четким почерком было написано:

"Заострить отношение Безбедова к Марине, сделать его менее идиотом, придав настроению вульгарную революционность. Развернуть его роман. Любимая им - хитрая, холодная к нему девчонка, он интересен ей как единственный наследник богатой тетки. Показать радение хлыстов?"

Пред ним встала дородная, обнаженная женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова есть сходство с Мариной - такая же стройная, здоровая.

"Научила думать о самом себе правдиво". Что это значит? О себе человек всегда правдиво думает".

Покуривая, он снова стал читать план и нашел, что - нет, нельзя давать слишком много улик против Безбедова, но необходимо, чтоб он знал какие-то Маринины тайны, этим знанием и будет оправдано убийство Безбедова как свидетеля, способного указать людей, которым Марина мешала жить.

Уже после Парижа он, незаметно для себя, начал вспоминать о Марине враждебно, и враждебность постепенно становилась сильнее.

"Что внесла эта женщина в мою жизнь?" - нередко спрашивал он и находил, что она подорвала, пошатнула его представление о самом себе. Ее таинственная смерть не сделала его участником громкого уголовного процесса, это только потому, что умер Безбедов. Участие на суде в качестве свидетеля могло бы кончиться для него крайне печально. Обвинитель воспользовался бы его прошлым, а там - арест, тюрьма, участие в Московском восстании, конечно, известное департаменту полиции. Конечно, прокурор воспользовался бы случаем включить в уголовное дело интеллигента-политика, - это диктуется реакцией и общим озлоблением против левых. Думая об этом, Клим Иванович Самгин ощущал нервный холодок где-то в спине и жадно глотал одуряющий дым крепкого табака.

"Да, эта бабища внесла в мою жизнь какую-то темную путаницу. Более того - едва не погубила меня. Вот если б можно было ввести Бердникова... Да, написать повесть об этом убийстве - интересное дело. Писать надобно очень тонко, обдуманно, вот в такой тишине, в такой уютной, теплой комнате, среди вещей, приятных для глаз".

Петербург встретил его не очень ласково, в мутноватом небе нерешительно сияло белесое солнце, капризно и сердито порывами дул свежий ветер с моря, накануне или ночью выпал обильный дождь, по сырым улицам спешно шагали жители, одетые тепло, как осенью, от мостовой исходил запах гниющего дерева, дома были величественно скучны. Тон газеты "Новое время" не совпадал с погодой, передовая по-весеннему ликовала, сообщая о росте вкладов в сберегательные кассы, далее рассказывалось, что количество деревенских домохозяев, укрепивших землю в собственность, достигло почти шестисот тысяч. Самгин, прочитав это, побарабанил по столу пальцами, посвистал.

"Надобно искать квартиру".

Пред вечером он пошел к Дронову и там, раздеваясь в прихожей, услышал голос чахоточного Юрина:

– Персы "низложили" шаха, турки султана, в Германии основан Союз Ганзы, союз фабрикантов для борьбы против "Союза сельских хозяев", правительство немцев отклонило предложение Англии о сокращении морских вооружений, среди нашей буржуазии заметен рост милитаризма...
– ты думаешь, между этими фактами нет связи? Есть... и - явная...

– Подожди, кто-то пришел. О, это Клим Иванович! Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким, Юрин, как всегда, полулежал в кресле, вытянув ноги под стол, опираясь затылком в спинку кресла, глядя в потолок, Таисья на стуле, рядом с ним, пред нею тетрадь, в ее руке - карандаш. Он протянул Самгину бессильную руку, не взглянув на него.

– Это хорошо, что вы пришли, будем чай пить, расскажите про Москву. А то Евгений все учит меня.

– Учение - свет, - не очень остроумно напомнил Самгин.

– Ему вредно говорить...

– Мне - все вредно, - откликнулся Юрин, двигая ногами, и все-таки были слышны его короткие, хриплые вздохи.

– Куда ты?
– тревожно спросила женщина, он ответил:

– Играть.

Таисья помогла ему на ноги, и осторожно, как слепой, он ушел в гостиную.

– Умирает - видите?
– шопотом сказала женщина. Самгин молча пожал плечами и сообразил! "Она была рада, что я прервал его поучение".

Мелькнули неоформленно, исчезли слова!

"Марксизм... Смерть..."

В гостиной фисгармония медленно и неладно начинала выпевать мелодию какой-то знакомой песни, Тося, тихонько отбивая такт карандашом по тетради, спросила вполголоса:

– Хотите, чтоб я вам помогла найти квартиру?
– Стена за окном осветилась солнцем и как будто отодвинулась подальше.

– Можно бы даже сейчас сходить, тут, недалеко, в нашей улице, но...

Она указала карандашей в сторону гостиной, там песня не удалась и ее сменил чей-то хорал.

"Да, наверное, она очень легко доступна". И даже развращена", подумал Самгин, присматриваясь к лицу и бюсту женщины.

– О чем вы думаете?

– Слушаю.

– Он всегда "грает скучное.

– Сколько вам лет? Это - нескромный вопрос?

– Почему - нескромный? Двадцать четыре. Но на вид я старше, да?

– Не нахожу.

В гостиной угрюмо выли басы.

– Все находят, что старше. Так и должно быть. На семнадцатом году у меня уже был ребенок. И я много работала. Отец ребенка - художник, теперь говорят - почти знаменитый, он за границей где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом. Первая моя любовь - самая голодная.