"Снова - семь".

Дронов посидел еще минут пять и вдруг исчез, даже не простясь.

"Дом надо продать", - напомнил себе Клим Иванович и, закрыв глаза, стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс "Я не сержусь", думая о Варваре и Стратонове:

"Свинство".

возился с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель. Дронов даже похудел. Почти каждый день он являлся пред Самгиным полупьяный, раздраженный, озлобленный, пил белое вино и рассказывал диковинные факты жульничества.

– Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, чорт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя власть, я бы половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще - в глухие места. Пускай там, сукины дети, жрут друг друга - оттуда в Европы никакой вопль не долетит.

Самгин слушал эту пьяную болтовню почти равнодушно. Он был уверен, что возмущение Ивана жуликами имеет целью подготовить его к примирению с жульничеством самого Дронова. Он очень удивился, когда Иван пришел красный, потный, встал пред ним и торжественно объявил:

– Сделано. За тридцать две. Имеешь двенадцать шестьсот - наличными и два векселя по три на полгода и на год. С мясом вырвал.

Он сел в кресло, вытирая платком потное лицо, отдуваясь.

– Жарко. Вот так март. Продал держателю закладной. Можно бы взять тысяч сорок и даже с половиной, но, вот, посмотри-ка копию закладной, какие в ней узелки завязаны.

Он бросил на стол какую-то бумагу, но обрадованный Самгин, поддев ее разрезным ножом, подал ему.

– Не надо. Не хочу.

Дронов прищурился, посмотрел на него и пробормотал:

– Жест - ничего, добропорядочный. Ну, ладно. А за эту возню ты мне дашь тысячу?

– Возьми хоть две.

– Вот как мы!
– усмехнулся Дронов.- Мне, чудак, и тысячи - много, это я по дружбе хватил - тысячу. Значит - получим деньги и - домой? Я соскучился по Тоське. Ты попроси ее квартиру тебе найти и устроить, она любит гнезда вить. Неудачно вьет.

Он дважды чихнул и спросил сам себя!

– Простудился, что ли?

Чихая, он, видимо, спугнул свое оживление, лицо его скучно осунулось, крепко вытирая широкий нос, крякнул, затем продолжал, размышляя, оценивая:

– Очень помог мне Семидубов. Лег в больницу, аппендицит у него. Лежит и философствует в ожидании операции.

Философия Семидубова не интересовала Самгина, но, из любезности, он спросил, кто такой Семидубов.

Дронов вдруг стер ладонью скуку с лица, широко улыбаясь, сверкнул золотом клыков.

– Он - интересный. Как это у вас называется? Кандидат на судебные должности, что ли? Кончив университет, он тот же год сел на скамью подсудимых по обвинению в продаже водопроводных труб. Лежали на Театральной площади трубы, он видит, что лежат они бесполезно, ну и продал кому-то, кто нуждался в трубах. Замечательный. Посадили его. на полгода, что ли. Вышел стал в карты играть. Играет счастливо, но не шулер. Я познакомился с ним года два тому назад, проиграл ему тысячу триста, все, что было. Конечно, расстроился. А он говорит: "Возьмите рублей пятьсот у меня, продолжим". "Мне, говорю, платить нечем".
– "А - зачем платить? Я играю для удовольствия. Человек я холостой, деньги меня любят, третьего дня в сорок две минуты семнадцать тысяч выиграл". Я, знаешь, взял. Отыгрался, даже шестьдесят пять рублей выиграл. Поблагодарил и теперь играю с ним только в преферанс да в винт по маленькой.

Рассказал Дронов с удовольствием, почти не угашая улыбку на скуластом лице, и Самгин должен был отметить, что эта улыбка делает топорное лицо нянькина внука мягче, приятней.

– Пестрая мы нация, Клим Иванович, чудаковатая нация, - продолжал Дронов, помолчав, потише, задумчивее, сняв шапку с колена, положил ее на стол и, задев лампу, едва не опрокинул ее.
– Удивительные люди водятся у нас, и много их, и всем некуда себя сунуть, В революцию? Вот прошумела она, усмехнулась, да - и нет ее. Ты скажешь - будет! Не спорю. По всем видимостям - будет. Но мужичок очень напугал. Организаторов революции частью истребили, частью - припрятали в каторгу, а многие - сами спрятались. Он посмотрел на Самгина и-докончил:

– Впрочем - что я тебе говорю? Сам все знаешь. Самгин молча наклонил голову, а Иван, помолчав. сказал, как бы извиняясь:

– Конечно, Семидубов этот-фигура мутная. Чорт его знает - зачем нужны такие? Иной раз я себя спрашиваю: не похож ли на него?

Клим Иванович Самгин внутренне и брезгливо поморщился:

"Кажется - еще одна исповедь".

Но Дронов сказал:

– Меня Тоська научила думать о самом себе правдиво, без прикрас. И предложил:

– Поедем к "Яру"? Самгин отказался.

– Ну, в Художественный, сегодня "Дно"? Тоже не хочешь? А мне нравится эта наивнейшая штука. Барон там очень намекающий: рядился-рядился, а ни к чему не пригодился. Ну, я пошел.

Уходя, он неодобрительно отметил:

– Куришь ты - на страх врагам. Как головня дымишься.

Клим Иванович Самгин, поправив очки, взглянул на гостя подозрительно и даже озлобленно, а когда Дронов исчез - поставил его рядом с Лютовым, Тагильским.

"Такой же. Изломанный, двоедушный, хитрый. Бесчестный. Боится быть понятым и притворяется искренним. Метит в друзья. Но способен быть только слугой".