— Куда делась икона, это мы разберемся, — сказал Дубов. — Вы лучше скажите, когда она пропала?

— Так, эт самое, сегодня была еще, вроде…

— Точно?

— Да, точно, вспомнил, — закивал поклонник Наташи и часто заморгал. — Покойница тетя Шура сегодня крестилась в обед, когда я у них был. Что-то там прощения просила и на икону при этом смотрела. Ругнулась на сына и сразу за непотребство прощение попросила.

— Ясно, а потерпевшие вам ничего про эту икону не рассказывали, не говорили о ее ценности? И откуда она у них появилась?

— Как же не рассказывали? Рассказывали, — Петр провел глазами вверх влево и поскреб щетину на опухшей морде. — Тетя Шура говорила, что от бабки ей икона досталась. А той от ее бабки. Получается, эт самое, старинная штука. А про стоимость не скажу. Но один момент запомнил, когда Пашка похмелиться хотел, а денег на беленькую не было, он собирался обменять икону на самогон в соседнем бараке. Так тетя Шура его скалкой отходила так, что он два дня у меня жил, боялся дома появляться.

— Я смотрю, тетя Шура была боевая женщина, — задумчиво проговорил Дубов. — А что у вас с лицом?

— Так с братом своим повздорили, еще неделю назад. Он долг мне не хотел отдавать. Трешку уже второй месяц не возвращает.

— Я не про синяк, а про пластырь.

— А-а… Так это я в погреб спускался сегодня за закуской и морду ободрал. Там гвоздок торчит, эт самое, вечно я за него цепляюсь. Все никак руки не дойдут молоточком его загнуть.

Петр Березкин волновался и оттягивал вниз майку, будто хотел казаться презентабельнее, но напоминал деревенского худого поросенка, что наелся крапивы и загорал в грязной луже.

Пока они разговаривали, я все внимательно слушал и при этом успел отснять на Зенит обстановку в квартире, щелкнул положение тел крупным планом. Ножевые ранения сфотографировал с масштабной линейкой.

— Аристарх Бенедиктович, — обратился я к начальнику (мне в голову вдруг пришла гениальная мысль, как побеседовать с Березкиным наедине). — Давайте я свидетеля здесь дактилоскопирую, все равно уже освободился.

Потом повернулся к Дубову:

— Глеб Львович, он вам больше не нужен?

Тот замотал головой, Паутов тоже был не против моего предложения.

Я вытащил из чемодана Вити коробочку, заляпанную черными мазками. Бланк дактокарты и кивнул Березкину:

— Пройдемте, гражданин, я пальцы ваши откатаю. Если можно, то лучше у вас в комнате. Чтобы здесь никому не мешать.

— Пальцы? Зачем? — удивился Петр.

— Стандартная процедура, — пояснил Паутов. — Вы были вхожи в жилье потерпевших и сегодня здесь находились. Нам нужно отсечь ваши следы от улик, оставленных преступниками.

— Ну надо, так надо, — пожал худыми плечами Петр.

Мы прошли в его комнату. Я поплотнее закрыл дверь. Раскрыл коробочку, извлек оттуда маленький валик, тюбик с черной краской и раскатное стеклышко, покрытое тысячами слоев черноты.

Разложил все это на столе, сдвинув в стророну грязную посуду и засохшие хлебные корки.

Но дактилоскопировать не торопился. Осмотрелся. Комната хозяину под стать. Замызганная, бедная и аскетичная. В углу кирпичная печка. На листе жести, прибитом к полу перед топкой — еле заметная бороздка золы. Печку с весны никто не топит, откуда она взялась?

Я подошел и потрогал облезлые бока кирпичной топки. На ощупь комнатной температуры. Но это снаружи. Открыл дверцу и засунул руку внутрь. В топке горстка чуть теплой золы. Еще минут тридцать, и она совсем бы остыла.

— Что вы делаете? — удивился Березкин.

На вопрос ответил вопросом:

— Что же вы, Петр Васильевич, печку в такое тепло топите?

— Так, эт самое, не топил я. Так, мусор жег, — Петр опять повел глазами вверх влево.

Признак того, что фантазирует и придумывает на ходу. Что ж… Сделаю вид, что поверил. Я выдавил на стеклышко немного черной, как вакса краски и неспешно раскатывал его по стеклу валиком. Заполнил шапку бланка дактокарты с анкетными данными свидетеля и пригласил Петю на процедуру.

Тот подошел ко мне и выставил вперед плохо гнущиеся узловатые пальцы. Я взял его указательный палец правой руки и начал откатку по порядку. Краска на бумагу ложилась плохо — признак того, что поры выделяют незаметное количество пота. На ощупь почти не ощущается, а на качестве дактокарты сказывается. Значит, волнуется Петя. Это хорошо. Работаем дальше.

Я не торопясь марал ему пальцы, а сам поглядывал по сторонам, подмечая детали.

На подоконнике стояла трехлитровая банка соленых груздей. Очевидно, та, за которой он в погреб лазил.