— Добрый вечер, я принесла документы, — произношу находу, но, сделав пару шагов, застываю в изумлении.

Его стол пуст. Но в нескольких шагах, у панорамного окна стоит та, единственная, от кого до сих пор триггерит. Та, кого я никогда не прощу. Та, кого я ненавижу всей своей душой.

— Ой, и вы здесь, Ирина Витальевна. Какая встреча, я так рада, — протягиваю с улыбкой, глядя в ее ошарашенные глаза. Женщина ничуть не изменилась. Только разве что растолстела немного.

— Ты? Что ты тут вообще забыла?! — она пытается выглядеть грозной, но я слышу предательскую дрожь в ее голосе. Представляю, как ей страшно, и уже сейчас могу без труда проследить за ходом ее мыслей.

— У меня к тебе тот же вопрос.

Специально перехожу на фамильярность. Никто не давал ей права тыкать мне. И я не хочу, чтобы она думала, будто и сейчас имеет на меня какое-то влияние.

Я больше не боюсь эту женщину. Более того, в моих силах испортить ей жизнь.

Ошарашенная такой наглости, она застывает на месте. А меня трясти начинает. Находиться здесь, в одной комнате с полоумной сукой — для меня слишком сложное испытание. Поэтому я прохожу к столу и швыряю на него папку с документами.

— Передайте своему сыну, что его задница спасена. Вдова больше не имеет претензий ни к нему, ни к его клубу.

Я направляюсь к выходу, внутри все дребезжит от злости. Я чувствую ее взгляд, он жжется. Но это и хорошо. Она больше не может сделать мне больно. Никогда не сможет.

— Ты сказала ему? — раздается ее напряженный голос. Обернувшись, вижу перед собой испуганную безумную старуху.

Как она изменилась. Из высокомерной, заносчивой стервы превратилась в подобие женщины. Кожа в морщинах, под глазами мешки, да и фигура ее расплылась во все стороны. Жалкая, никчемная женщина. Тень прошлой, грозной Ирины Витальевны. Она лишилась много чего за время нашей разлуки.

Несколько лет нахал дядька Ильи, тот самый полковник Егоров сел за растрату государственного имущества. Мадам так и не научилась работать, поэтому теперь она паразитирует на сыне. Несмотря на то, что отношения между сыном и матерью достаточно напряженные, он не бросает ее и помогает. И теперь, увидев меня, она напугана до смерти. Боится потерять единственный способ дохода.

— А нужно было? — я улыбнулась. Меня трясло от возбуждения, заполонившего мои вены. Теперь мы поменялись с ней местами, и, клянусь богом, я наслаждалась властью над ней.

— Я думала ты рассказала своему сыну всю правду. Или совесть не мучила ни разу?

Ее лицо вмиг меняется. Вместо испуганной жертвы, на меня смотрит разгневанная фурия.

— Только попробуй! Не лезь в его жизнь! Имей совесть, слышишь? — она срывается ко мне, но я окидываю ее таким взглядом, что ее пыл немного стихает. Ирина Витальевна останавливается в двух шагах от меня.

— У него семья, Вика. Не разбивай ее… Не заставляй меня снова воевать с тобой…

Я засмеялась. Громко, во весь голос. Это был истерический смех. На протяжении долгих лет я много раз возвращалась мыслями в то время. Я прокручивала в голове весь тот ад, и один вопрос волновал меня. Зачем ей это было нужно? Зачем ей нужно было ломать наши с Ильей жизни? Ради чего? И я все никак не могла этого понять. А теперь поняла четко и ясно. Потому что она — тварь. Потому что ей так хотелось. И больше нет никакого объяснения.

— Ты думаешь, я тебя боюсь? — я сделала шаг к ней навстречу. Мы стояли так близко, казалось, протяни я руку, и врежь ей — она упадет без чувств. Боже, как мне в этот момент хотелось врезать этой суке! Но я ограничилась холодной улыбкой.

— Думаешь теперь меня способно что-то остановить?

— Не надо, — цедит сквозь зубы. — Слышишь?

Во мне столько злости, кажется, она разорвет меня. Я буквально излучаю волны этого разрушительного чувства. Должен быть взрыв, должна быть хотя бы вспышка моего гнева. Я должна накричать ее, ударить. Я должна сделать что-то, чтобы напряжение ушло. Но вспышки не происходит. Мне вдруг становится плевать на нее. И на прошлое тоже. Я смотрю в ее выцветшие глаза и думаю о том, что даже пальцем шевелить ради этой змеи не стану.

— Я не буду этого делать. Но не потому что не могу. Просто я не такой человек, Ирина Витальевна. Не стану марать свои руки о такое дерьмо как вы… Но вам стоило бы рассказать сыну всю правду. Вы же его как лопуха провели, жизнь ему сломали. Вы знаете, что в этом браке он не счастлив. Но когда вам было дело до него, правда?

— Не льсти себе, дорогуша! У него все замечательно!

Я смеюсь прямо ей в лицо. И это чертовски приятно.

— Ну раз замечательно, тогда так и живите. Пусть он и дальше в этом болоте лжи копошится. Не нужно ему рассказывать.

Я оборачиваюсь, чтобы уйти. Но не сделав и шага застываю. По коже пробегает озноб, отдавая в сердце мощной волной адреналина. Оно начинает биться так быстро и сильно, что мне кажется, я в любой момент могу выплюнуть его.

В дверях стоит Илья. Напряженным взглядом смотрит то на меня, то на свою мать.

— Что она должна мне рассказать? — раздается его напряженный, вибрирующий голос.

Я подхожу к нему в упор. Смотрю в глаза его непробиваемые, и понимаю, что мы давно с ним уже чужие друг другу люди.