Али вдруг захотелось стать красивой, яркой, незабываемой, захотелось стать соблазнительной, но, стоя в дверях мужской спальни, в Вадькиной рубашке, с влажными волосами, с пластырем на внутренней стороне бедра — она не могла ощущать себя жар-птицей. Не умела.

Трясущимися руками она пыталась расстегнуть пуговицы на рубашке — они слишком мелкие, и их слишком много, губа была прикушена, кажется, до крови, глаза слезились, возможно, от желания, поглотившего Али, а скорей всего — от пересмешек, которые прожигали дыры в груди Али, которая уже была распахнута на обозрение, под вздох Вадьки.

Мужские руки медленно, с каким-то благоговением, раньше невиданным Али, прошлись по её телу, легко поднимая, потом опуская на светлые простыни огромной кровати. Нависая над Али, пересмешки смотрели прямо в глаза, только глубже, говоря ещё что-то помимо:

— Лина, я хочу тебя.

— Что? — Пересмешник. Всегда такой был.

— Хочу тебя.

— Я запуталась…

— Давай тебя распутаем, рыбка, — целуя шею, — мы распутаем тебя, — ключицу, — меня, — пробегаясь губами по животу, — нас, — останавливаясь у пупка, — мы распутаем всё, что случилось, — языком от одной бедренной косточки до другой, — я люблю тебя.

Али, вне всякого сомнения, была знакома с таким видом ласк, но она не предполагала, что вихрь, закрученный в кипятке, который разлился по её телу, способен на такой взрыв, а сама она способна на звуки, ничем не контролируемые крики и прикушенные губы, когда тело отделяется от души, в изнеможении падая на светлые простыни.

Стоило закрыть глаза, и Али превратилась в ту Алёшку, с огромным любящим сердцем, отдающую себя, без стыда и без остатка, удивляющуюся изменениям в Вадьке, принимающей это как должное, с охотой, с желанием. Технически, всё было знакомо Лёшке, только движения Вадьки были глубже, настойчивей, ясней, руки сильней, словно отпускали в себе что-то.

Она с благодарностью принимала умелые ласки Вадьки, даря такие же в ответ, она забыла, что вовсе не жар-птица, под его руками — она становилась яркой, незабываемой, любимой.

Алёшка была убеждена в любви Вадьки, и занятия любовью с ним только подтверждали это. Она, Лёшка, всегда будет с Вадькой, потому что нет такого будущего на голубой планете, в котором не было бы их вместе.

Али не была уверена в Вадиме, в себе, в эмоциях, вдруг ставших слишком сильными и слишком честными. Она повисла в своей пугающей неизвестности и боялась открыть глаза, прислушиваясь к дыханию мужчины, который полчаса назад был её Вадькой… Она боялась открыть глаза и увидеть его, не Вадима.

— Лина…

— Что? — закрытыми глазами, шёпотом.

— Останься со мной…

— Сегодня?

— Всегда. Останься со мной, останься в моей жизни…

— Но как?

— Непросто. Лина, я всё думал, был ли в нашей жизни момент, когда наше с тобой уравнение было бы простым… Наверное был… но вряд ли. Никогда не будет просто. Но ведь возможен компромисс… Я много работаю, иногда пью, у меня бывшая жена и ребёнок, я хотел бы сказать, что она милый ребёнок, но она не милый ребёнок, она вьёт из меня верёвки, капризничает и требует внимания… У меня партнёр по бизнесу и даже Пуся… Останься со мной, останься в моей жизни — это моё третье желание, рыбка.

— Я не знаю, я запуталась.

— Мы будем распутывать тебя, меня, нас…

— Зачем я тебе? У меня часто болит голова, я быстро устаю, не очень-то люблю готовить… И у меня даже нет работы.

— Ты мечта, а не женщина, рыбка, — пересмешки резвились. Пересмешник, всегда такой был. — С головой — не знаю… возможно, придумаем что-нибудь, готовить я умею сам, в любом случае, всегда можно найти того, кто приготовит… А работа… У меня пять предприятий, уверен, мне нужен инженер… если у тебя, конечно, хорошие рекомендации. — Пересмешник. Всегда такой был. — Или хочешь, можно работать на цементном заводе, на погрузчике, Лина, хочешь на погрузчике работать?

— Не-ет, но я подумаю над другой частью твоего предложения.

Али убиралась в снятой ею квартире уже часа четыре, или больше, методично перемывая, расставляя, систематизируя собственные мысли и эмоции, которые шли в разнос, не давали покоя днями и ночами. Ночами, когда рядом не было Вадьки… Как сегодняшней, и предыдущие три ночи тоже. Всё было просто, когда он был в этой квартире, или она в его доме или квартире, что расположена относительно недалеко от этой.

Но всё путалось, смешивалось, било яркими всполохами воспоминаний, когда не было рядом пересмешек, которые овладевали неуверенностью Али, и от этого не становились спокойней — наоборот. Ненужная паника селилась в мыслях, и сколько бы Али не гнала её, не вымывала из самых отдалённых и труднодоступных уголков квартиры и памяти — ничего не выходило.

Проведя почти неделю в тереме, Али ехала в нерационально огромной машине Вадима, опасаясь смотреть на самого хозяина терема и машины. Всё было просто, когда его губы шептали: «Останься со мной», и всё стало невыносимым, когда мотор заглох и те же губы прошептали: