И вот я уже распахиваю единственный глаз под лязг стучащих от озноба зубов.

Несмотря на неуемный озноб, отжаться руками от гранита утеса и сесть у меня вышло сравнительно легко. Определенно, сон пошел мне на пользу, окончательно залатав все переломы в костяке скелета и худо-бедно восстановив надорванные мышцы и потянутые связки.

Расплатой за работу Регенерации стал чудовищный голод, ставший поле пробуждения вторым неприятным сюрпризом после озноба. В сидячем положении урчащий живот тут же скрутило в болезненном спазме. Рыча под нос проклятья, пришлось в лихорадочной спешке призывать из ячеек инвентаря лопату с килограммом рыбины, скоренько обжаривать огромный кусище с двух сторон над ближайшим факелом, и тут же пожирать полусырое, толком не прожарившееся мясо, обжигаясь, и морщась от боли в не до конца восстановившихся, практически беззубых деснах.

Утолив зверский голод первым куском, для согрева, я сделал пару глотков из добытой из ячейки бутылки водки. В остатки же стратегически ценного алкоголя закинул споран из ботинка и, хорошенько размешав содержимое бутылки, получил болотного цвета раствор грязного живца. Используя оторванный кусок рукава в качестве фильтра, сцедил мутный раствор во фляжку, и получил годный для употребления продукт. По уму, водку сперва следовало разбавить водой в пропорции один к одному, тогда, закинув в образовавшуюся смесь пару споранов, после размешивания, на выходе я бы имел вдвое больше живца. Но, увы, из-за потери рюкзаков с запасами, я лишился пресной воды и доп. тары для смешивания жидкостей, потому пришлось готовить живец сейчас столь расточительным способом.

Пару глотков из фляжки окончательно уняли озноб. Я ощутил растекающееся по телу внутреннее тепло, и второй добытый из ячейки килограммовый кусок рыбы готовил уже без пошлой спешки, предварительно разделив его на три удобные для тщательного прожаривания порции.

После вторичного основательного перекуса, в желудке появилась, наконец, приятная сытость. И, коротая оставшиеся до рассвета часы, я решил объясниться с подлюкой-напарником. Призвав из ячейки Шпору, пристальным взглядом я снял с читерского оружия голосовое ограничение, и шепотом (чтоб не разбудить теней утеса) призвал Крысу к ответу:

– Слышь, говнюк! И как прикажешь это понимать?

– Рихтовщик, ты о чем? – прикинулась шлангом Шпора.

– Где твой факел, сука? – вопросом на вопрос откликнулся я.

– А че это сразу мой! – возмутился прохиндей. – Теперь я здесь, и мне дела нет ни до какого факела.

– Ах ты ж!..

– Интересное дело, ты свой факел просрал. А я, типа, крайний?

– С хрена ли он мой?

– Ну а чей же? Повторяю, теперь я здесь, в Шпоре. И никакой факел мне нахрен не нужен. Очевидно, что он нужен тебе. Получается, он твой.

– Вот сука!.. Ты зубы мне тут не заговаривай. А ну-ка живо вспоминай, где факел вывалился!

– Тебе надо, ты и…

– Говнюк! Я ж заблокирую голосовое общение с тобой до тех пор, пока не отыщу факел!

– Тебе же хуже, – фыркнула Шпора. – Придется куковать оставшиеся годы здесь в одиночестве.

– Да щас! На утесе восемь дружественных мне теней.

– Было. Пока ты их со Шпорой не кинул.

– Че-че?

– Голос ты мне отключил, но слух-то у меня остался. И я слышал, когда ты уснул, как тени объявили тебе ультиматум, что дружно прекращают любое общения с тобой, до возвращения на утес одиннадцатого факела. Так что можешь не шифроваться, и говорить в полный голос, никто нас здесь больше не побеспокоит.

– Млять! Но ты ж должен был почувствовать момент потери факела?

– Так же, как и ты, – хмыкнула Шпора.

– Слушай, по-братски, помоги мне его найти, а.

– Оно мне надо?

– Сука!.. Да я!..

– Валяй, отключай мне голос, если хочешь. Но ты ничего этим не добьешься. Факел потерян – это свершившийся факт. Увы, это ломает твои планы. Зато, удовлетворяет моим интересам. А надавить на меня, по большому счету, тебе нечем. Так, может, зароем топор войны, и продолжим искать недостающие фрагменты вместе.

– СУУУКА! – я был так зол на эту расчетливую хитрую мразь, что призванным в левую резаком едва не рубанул по запястью правой руки. Чтоб одни ударом оттяпать кисть с намертво приклеенной к ладони Шорой, и таким макаром избавиться от ненавистной тени даже ценой потери части руки и читерского оружия.

К счастью, я вовремя успел сообразить, что нет стопроцентной гарантии бесследного исчезновения Шпоры с тенью Крысы на дне бухты Лабиринтов. Оружие с тенью, через какое-то время, запросто может возродится обратно в ячейке, как это уже было однажды после поломки Шпоры.

Усилием воли я заставил себя обуздать гнев и отвлечься.

Хитрецу Крысе хватило мудрости не провоцировать меня в таком разъяренном состоянии колким ответом. И наш разговор прервался спасительным молчанием.

Вернув оружие в ячейки инвентаря, я занялся сортировкой трофеев Стража, соорудив предварительно подобие мешка из снятых со спины остатков спецовки, в лохмотья разодранной присосками едва не уморившего меня щупальца.

Освещения от трех горящих факелов на вершине утеса было предостаточно, чтобы различать цвет, форму и размеры трофеев. Основную массу содержимого ботинка, ожидаемо, составили малоценные спораны и желтый горох, которые, не заморачиваясь, я горстями швырял с верхотуры в воду. Изредка попадающиеся среди вышеозначенного мусора: белый и золотой горох, черные и белые звезды, и гладкие янтарные нити, я откладывал в рукодельный мешочек, превратившийся к завершению сортировки в довольно увесистый кошель, массой примерно под полкило. Ну а такие драгоценные штучные трофеи, как: золотые звезды, узелковый янтарь и жемчуг всех цветов, я напрямую отправлял в свободные ячейки инвентаря. По итогу сортировки в ячейки ушло: две золотые звезды, одна узелковая нить янтаря, три черных, одна красная и аж две зеленых жемчужины. Но самой большой для меня неожиданностью, затмившей даже находку зеленого жемчуга, стал невзрачный костяной пористый шарик, который я чуть не выбросил в горсти мусора, приняв поначалу, за слегка деформированный споран.