Косте не дали договорить, дернув за шкирку и потащили вниз.

– Он всё врет! Господин! Он все врет! Спросите сами!!!

****

В трюме люди сгрудились к двум дальним стенкам, сбившись в кучи, как крысы.

Косту запнули внутрь, и он не удержался, упав на колени.

– Кто раздавал паек и воду?

– Господин, – двое бугаев рухнули на колени, – делали все как приказано и…

Их заткнули двумя ударами кнута.

– Сколько умерло за вчера? А последнюю декаду? Это они убивали?

Молчание. Все молчали и смотрели. Пока кто-то покосившись на бугаев отрицательно не замотал головой.

– Он все врет, – выкрикнул один из мужиков, прижимая к себе руку. – Умерли раненые… не тронули никого… Мы выполняли приказы… А этот, – мужик ткнул в Косту, – подбивает людей на бунт… бунтовщик!!!

– Бунт? – к нему обернулись.

Коста стоял на коленях и смотрел – и каждый, с кем он встречался взглядом отводил глаза.

– Хорошо следили… – тихо выкрикнул кто-то из толпы. – И кормили, – добавили совсем тихо.

Коста облизал губы – и поднял руку, осеняя себя знаменьем Великого.

– Бо-бо-бо-ги не оставили нас… – прохрипел он так громко, как мог. – Не оставили нас! Боги не оставили нас! – удар кнута полоснул по спине и заставил его заткнуться от боли.

– Он все врет, господин… врет!!!

– Убивали, – поднялся кто-то сзади. И Коста узнал женщину, которая вчера швырнула миску прямо в лицо. И удивился – жива.

Мистрис встала пошатываясь.

– Старик – она показала в угол, – умер к утру. – Эти забили его вчера до смерти. Не давали еды и воды.

– Не правда!!! – двое мужиков побледнели. – Его взяли больным на корабль…

– Убивали, – встал ещё один тощий мужик из “верующих”. – Именем Мары…

– Били, убивали, лишали воды и каши, – поднялся ещё один. – Клянусь пламенем Великого…

– Немесом клянусь…

Кнут черной змеей взвился в воздух – одна шея – хруст, вторая шея – хруст. И два тела упали на пол.

– Я же сказал следить, – кнут взлетел в третий раз, и один из двойки, смотрящей за трюмом, рухнул на доски со сломанной шеей. – Его долю – поделить на всех, – ткнул он кнутом во второго надсмотрщика. – Умрет ещё один здесь – и ты пойдешь на аукцион вместо раба…

Белый от страха надсмотрщик торопливо закивал.

– Ты, ты и ты, – надсмотрщик ткнул рукояткой кнута в тех троих, что встали и принесли клятву именем Мары и Великого. – Теперь за порядком внизу будете следить вы. Умрет ещё хоть один – пойдете за борт следом.

Мастер – остывал. Коста то и дело прикладывал руку ко лбу – проверяя и начал дышать ровнее. Что за дрянь принесли пираты, он не знал – три грязных фиала, но он выпоил их все по капле и к ночи наставнику полегчало.

– Осторожнее! – зашумели рядом, завозившись, и Коста утомленно вздохнул. Вечером еду и воду получили все и даже с излишком – рабам добавили ведро воды и каши сверху. На раздаче было тихо – никто не толкался, все терпеливо ждали. А больным даже дали добавки. И теперь мастеру досталась отдельная миска воды, а не крохи.

В их углу стало тесно. “Верующие” перебрались к ним поближе, и разложили тряпки кругом.

– Теперь поспи, мальчик… мы последим за твоим отцом, – сказала одна из женщин, указав на мастера.

Поправлять Коста не стал – отец, так отец. Если кто-то решит добраться до него – непременно разбудят этих. Коста – терпел. Потому что они образовали живой щит. Хотя они молились беспрестанно – вслух и полушепотом, вознося молитвы всем богам разом, за то, что сегодня у них есть вода и пища.

Коста молчал, хотя продолжал считать, что Великий – не идиот, и подает только тем, кто хоть что-то делает сам.

В груди ныло, разбитая губа болела, сбитые костяшки пальцев подживали. Коста устроился поудобнее, и прижался к мастеру, привалившись к плечу. И длинно выдохнул.

Этой ночью он крепко уснул первый раз за все время. Под тихий шепот молитвы.

Трюм, следующее утро

Очередь к еде продвигалась медленно. Коста зевал, потирая глаза – ночью он несколько раз просыпался и проверял мастера.

– Чего тебе? – буркнул он вниз – “малявка” заняла место рядом и с силой дергала его за штаны. – Нету пока, – показал он пустую миску. – Жди…

“Пигалица” помотала головой и продолжала дергать – раз, два, и даже тащила его в сторону, упираясь.