— Хэл? Мы уже импортировали Филипа?

Лысому Хэлу на вид было лет тринадцать.

— Двадцать семь секунд, — сказал он.

— Круто. Тогда как насчет показать ему немножко, что мы с ним собираемся сотворить?

— Запросто, — сказал Хэл, не отрываясь от экрана. Там всплыло три диалоговых окна, и он отправил их в небытие быстрыми щелчками мышки. Экран залился беспримесной синевой. Хэл похлопал по сиденью стула рядом с собой. — Присаживайтесь, маэстро.

Филип подобрал полы своего шаманского одеяния и сел.

— Отлично, — сказал Хэл. — Давайте выведем вас в то, что мы называем вставкой. Фоны к «Темной энтропии» еще в разработке, так что вас пока вытащим в стандартном виде. Вам ничего?

— Совершенно.

Хэл щелкнул мышкой, и экран заполнился иконками.

— Та-а-ак… ага. Вот это сойдет.

Он снова щелкнул, и на экране появилось небо. Сумрачное зеленоватое небо над кругом каменных монолитов. Хэл навел курсор в правый верхний угол сцены.

— Диалог идет через другую матрицу и еще не готов, так что я не могу заставить вас говорить. Но могу временно пропатчить дубль. Ага, поехали.

На месте курсора Хэла в небесах что-то зашевелилось. Из завихрения материализовался крохотный розовато-белый комочек. Одновременно раздался какой-то слабый звук, с пугающей быстротой набравший громкость, так что казалось, разъяренная гремучая змея бьется о цимбал. Комочек увеличивался и разворачивался, словно волосатый геморроидальный узел, извлеченный из канала пространственно-временного континуума. Вызрел он в голову Мёрдстоуна-Гар-Беллона. Губы его беззвучно зашевелились. Лицо нахмурилось. А потом, под реверс исходного звука, голова всосалась обратно в пасмурное ничто, из которого появилась.

— Это вот ваша основная вставка, — сказал Хэл. — Еще мы можем вывести вас на молнии или на чем-нибудь таком. Мы сейчас работаем над одним суперклевым вариантом, там вы возникаете как рябь в чаше с кровью.

— Великолепно, — сказала Минерва и украдкой покосилась на часы.

Филип сидел, таращась на место своего исчезновения, как оглушенный карп.

Ресторан был освещен лишь мерцанием догорающих свечей в фонариках, искусно сделанных из вторсырья. Точки люминисцентной краски на потолке имитировали звездное небо над пустыней. Музыка звучала тягучим волнующим плачем по упущенным эротическим возможностям. На других диванчиках вполголоса переговаривались другие посетители. Кормили там чем-то мягким, вкусным и совершенно неидентифицируемым. Минерва с Филипом ели, откинувшись на расшитые подушки, от которых смутно пахло какими-то прекрасными животными во время гона.

Она потянулась к нему и легонько накрыла ладонью его запястье.

— Все окей? Хорошее место же?

— Хм-м-м?

— Я молодец? Вам тут нравится?

Он проглотил кусочек чего-то, что вполне могло было быть молочным козленком под маринадом, и сфокусировал взгляд на ее плавящихся озерных глазах. Попробовал изобразить улыбку, некогда принадлежавшую Гари Гранту.

— Ну, изрядный путь от Флемуорти.

— Выше похвалы и не придумаешь. Еще? — Минерва подлила ему вина из графина дымчатого стекла со старинной серебряной пробкой. — Миленький, — сказала она, — эти последние пару дней вы справлялись фантастически хорошо. Честно сказать, я потрясена. Вы стали сенсаций. Совершеннейшей, черт возьми, сенсацией.

— Благодаря вам, Минерва.

— Ох, да бросьте, Мёрдстоун. Вся благодарность тут направлена в совершенно другую сторону. Теперь-то я могу признаться, окей? Вначале я даже слегка побаивалась. Нет-нет, в самом деле. Я не первый раз привожу клиентов в Нью-Йорк, и некоторые из них умудрялись феерически облажаться.

— Правда? Кто?

— Когда они все умрут, вы прочтете в моих мемуарах. Нет, что я собиралась сказать — вы справились с этим, со всем этим, как настоящий профессионал. В богатстве и славе — как утка в шабли. И я даже знаю почему. Вы ведь тоже, правда?

— Я тоже?

— Да просто потому, что вам это чертовски нравится, Фил. Проще простого.

— Ну, я… свои приятные моменты тут есть, ничего не скажу.

Минерва всматривалась в его лицо, словно разгадывая какую-то медленно проясняющуюся тайну, а потом серьезно кивнула и опустила взгляд в бокал, не в силах больше смотреть Филипу в глаза.

— Да, есть. И, кажется, настал момент сделать некоторое… признание. Сказать то, что я хочу вам сказать уже не первый день. Но у нас с вами было не так-то много времени на личное, правда?

Она посмотрела на него — и, кажется, залилась румянцем, хотя при тусклом свете понять было трудно. Однако Филипа будоражило несоответствие между ее застенчивым скромным выражением и томно раскинутыми по дивану руками и ногами.

— Не так-то много, — попытался согласиться он, но внезапно сжавшееся горло сократило ответ до сухого всхлипа. Филип отпил вина из трясущегося бокала.

— Когда я в тот первый раз дочитала рукопись «Темной энтропии», — неуверенно начала Минерва, — то, как я уже не раз говорила, была потрясена. Поражена. Словно бы под окном вдруг птицы запели. — Она улыбнулась. — Правда, дело было в пять утра. Но вы же понимаете. И подумала я — окей? — вот что: я совершенно не знаю этого человека. Вы же понимаете, о чем я, да?