– Всё в порядке, – отозвался Илья, так же поспешно застёгивая рубашку. – Мне всегда хотелось заполучить одну из твоих картин.

– Мне очень приятно, – и я завязала пояс на двойной узел, – но тебе бы лучше помыться. Правда. Это, конечно, не эмаль, но…

– Тебе тоже не помешает, – тепло улыбнулся он и протянул руку, убирая от моего лица прядь волос. – У тебя ухо в краске, Малевич. – А когда мне снова захотелось разрыдаться от этой метко выпущенной стрелы, добавил максимально беспечно: – И я бы предложил тебе свой душ, но, если помнишь, у меня бойлер сломался. А мыться под ледяной водой из скважины – то ещё удовольствие.

– Ой, а хочешь, пойдём к нам?

– Подожди, есть идея получше.

Он схватил меня за руку – и на три секунды, что мы шли от балкона до комода в комнате, вроде бы невзначай переплёл свои пальцы с моими, а я успела вознестись выше самых чёрных грозовых туч и умереть от блаженства, – достал пару объёмных полотенец, всучил их мне и позвал за собой в коридор. Завернул в одну из пустующих комнат, чем-то там погремел и вышел с мотоциклетным шлемом.

Моим. В ромашку. Когда-то в прошлой жизни я сама его разрисовала.

Илья сдул с него пыль, озорно потёр о джинсы и, подмигнув мне, шагнул на лестницу:

– Поехали.

– Но куда? – прижимая полотенца к груди, поскакала я следом. – Что ты задумал? Там же дождь!

– Давай-давай, ты не сахарная, не растаешь.

– Но я сахарная! – со смехом запротестовала я.

Во дворе мы встретили мокрого Тузика, и, пока Илья снимал чехол и вывозил мотоцикл за калитку, я пыталась убедить волка пойти с нами, но тот посмотрел на меня с сочувствием или даже с жалостью и ушёл прятаться под верстак. Дождь был по-августовски тёплым и каким-то, что ли, очищающим – смывал не краску с тела, но переживания и тревоги, намекал, что заберёт с собой всё плохое, а когда закончится – жизнь станет проще, понятнее и светлее.

– Запрыгивай! – крикнул мне Илья, и я перестала блаженно улыбаться природе и ринулась к мотоциклу, на ходу надевая шлем.

– Так куда мы едем?

– Тебе понравится.

– Точно?

– Ты мне доверяешь?

– До самого горизонта! – воскликнула я, уселась сзади, прижалась, обвила его руками, и Илья рванул вперёд.

Мы не повернули к посёлку, не выехали ни на одну из крупных дорог, а какими-то тайными песчаными просеками и лесными прогалинами добрались до шоссе, пересекли его, выкатились на деревянный настил, и только тут я наконец-то догадалась, куда мы направлялись: Илья вёз меня к морю.

Проложенные через дюну мостки вывели нас к пустынному пляжу, но вместо бушующей стихии я увидела вполне спокойное – насколько это было возможно для всегда неспокойного – и даже дружелюбное море. Мы остановились около ступенек, сняли шлемы, и я пристально осмотрелась в поисках хотя бы намёка на шторм, но его не было, а тёмные волны, ласкающие берег, настойчиво звали к себе.

– Но оно же холодное, – вяленько воспротивилась я.

– Да брось ты, прогрелось за лето, даже туристы купаются. А для нас, местных, сейчас так вообще вода – парное молоко.

– А я турист или местная?

– Пойдём проверим.

Илья повесил шлемы на руль и начал спускаться к пляжу, а я двинулась за ним, одёрнув насквозь промокший сарафан.

– Раздеваться смысла нет, я так понимаю? – хихикнула я и вдруг вспомнила пять лежащих в шкафу купальников, на собственной шкуре прочувствовав, что важно не в чём, а с кем. – Тогда кто последний – тот лох! – крикнула весело, скинула кроссовки и бросилась к воде.

Но смогла зайти в море только до середины бёдер – оно, чёрт побери, всё-таки было холодным, а времени привыкнуть мне не дали, потому что схватили сзади и разом окунули. Я верещала, брыкалась и смеялась так громко, что могла бы распугать самых невозмутимых чаек, но вскоре согрелась, дурачась с Ильёй, плескаясь и брызгаясь с такой несерьёзностью, будто каких-то полчаса назад мы не срывали корки со старых ран.

И пока мы смывали краску и безоглядно веселились, дождь стих, и небо стало цвета мокрого алюминия. Я подплыла к Илье, обвила его руками и ногами и спросила:

– Держишь меня?

– Держу, – ответил он настороженно, подхватывая меня под бёдра и явно ожидая подвоха.

Однако я только улыбнулась:

– Ну вот. А говорил, что сил не хватит.

Это была всего лишь невинная шутка, но, произнесённая в нужный момент, она словно исцелила что-то, уврачевала крохотную царапину где-то внутри, и Илья усмехнулся, огладил меня взглядом и отвёл глаза, уткнулся губами в моё плечо – нет, не поцеловал, а замер так, щекоча щетиной мокрую кожу и заживляя теперь уже мои царапины. А я пыталась унять дрожь и утихомирить сердце – слишком мне было хорошо.

– Давай выходить, ты замёрзла, – шепнул Илья, хотя вело меня вовсе не от холода.

– Ни капли не замёрзла, – простучала я зубами.

– Местная ты, местная, – улыбнулся он. – Возрадуйся.

– Возрадова-лова-волась, – доложила я.

И позволила ему вытащить меня на берег, закутать в полотенце и тщательно растереть, а сама алела щеками, указывала на оставшиеся пятна краски на его шее и глупо смеялась, представляя, что мы влюблённая парочка, окружающая друг друга заботой, а не… Неважно. Сейчас – неважно.