Сильный ураган на Камчатке. Трехметровые сугробы и сорванные крыши, сила ветра достигла 180 км в час.

В Купчине продают чай с нагрузкой – две банки сгущенного какао и майонез, так что две пачки тридцать шестого выходят дороже четырех рублей.

Неделю назад сильное землетрясение около Амола в Иране. По телевизору показывают пострадавшие деревни, снятые с воздуха. Тридцать первого марта почти разрушен город Попаян в Колумбии, руины. В субботу – в Ленкорани.

Во вторник пятого апреля Авачинский залив. Показывали разрушенные соборы Попаяна. В среду – извержение вулкана Килауэа, раньше, кажется в воскресенье, Этна.

У нас весна очень ранняя в этом году. Снег сошел еще в марте, и сейчас дни теплые и сухие. Земля быстро просыхает. Ездили в Купчино. Солнечные дни, температура утром под десять градусов. Пил пиво, немного вина. Мылся. Переделали все дела. В Купчино жарко даже в куртке. Может быть, еще будет похолодание. Слышны очень дальние звуки, все настежь. Вера видела уже готовые распуститься почки. Раздражение на людей, стоящих на улицах. Похоже, что в книжных магазинах ничего нету. Не могу ручаться. Еще раньше сдал пятьдесят пять бутылок из-под вина, очень устал. Осталось довольно много, сил нет. На Петроградской тоже пиво. Люди проводят время у ларьков. В рабочее время меньше стало мотающегося народа. Проезжаю полгорода. Семьдесят четвертый немного изменил свой маршрут и едет по Волковскому проспекту и по Расстанной. Никогда он так не ходил на моей памяти, а Вера говорит, что это его обычный путь. Везде на пустырях прошлогодняя трава, солнце припекает. Сегодня, 7-е апреля, Благовещение. Не знал. Дошел бы до церкви. За день два дождика. Лекция Горегляда в Географическом обществе, первая интересная о которой я услышал за год. Вечером сообщение о землетрясении в Таджикистане, на афганской границе, в ста пятидесяти километрах от Хорога на север, силой шесть баллов. Восьмого в «Ленинградской правде» пишут, что убили Монтес, Анну-Марию, в Никарагуа. Утром землетрясение у Сидзуоки, приостановлено железнодорожное сообщение.

ничего кроме того, что видно сразу в пять окон не берись представить Заволховье. И берег, а на берегу другая церковь одна-две

Еще одна неправда; механичность мышления и переоценка предвидимого будущего. Петроградскую с Центром, районом Владимирской площади

чай пролился. «прыгнула в воду лягушка»

небо Купчино, двенадцать гусей в одиннадцать часов поглядят пролетая и часы снимут улетя на северо- или юго-запад, как два стиральных порошка: «Лотос» и «Старая Ладога».

Этим летом показывали северное сияние. Между июнем и июлем.

«Искусство Кореи». О. Н. Глухарева. М., «Искусство», 1982 г., стр. 227… тридцать вторая глава, где рассказывается о сосудах для чая: «Народ Гаоли предается чаепитиям, и для этого изготовляется множество сосудов: черные чаши, украшенные золотом, и более маленькие чайные чаши “цвета зимородка”, серебристые треножники “дин” для согревания воды, вдохновленные китайскими образцами. Во время приема чай, приготовленный во дворе, покрывают серебряной крышкой в форме лотоса. Напиток подается с большими церемониями. Прежде чем начинают его пить, ожидают извещения, что чай готов, при этом неизбежно некоторое его охлаждение. Если чаепитие происходит в специальной комнате, то принадлежности для чая помещают в центре стола, покрытого красной скатертью, и закрывают их сверху шелковым красным газом. Чаем угощают три раза в день и пьют его горячим. Народ Гаоли смотрит на него как на лекарство. Чаепитие для него – удовольствие, а если отказываются от него, – они этим огорчены. Вот поэтому лучше его выпить».

Перед праздником запасены мандарины и яблоки. Такое только к празднику и может быть: и ты и вы здесь. Говорится о женщине, у которой нельзя отнять ее права умереть. Без очереди продаются песни VI Далай-ламы. Заодно и Горегляд. Несколько книг из вышедших в последнее время мы все же пропустили. Часть песен была бы мною проиллюстрирована и кое-что о таких внутренне монгольских стихах я писал. На сборник «Песни, приятные для слуха» у нас денег хватит. «Ки-но Цураюки» мне подарят. Не пропустить бы – готовится «Бяньвэнь по Лотосовой сутре» и «Книга об идолах». Я начинаю эти записи еще в декабре, по привычке под праздники. Сперва день рождения, потом елка. Вырезки о землетрясениях продолжаю собирать, но прогноза на Новый год нет. Вчера говорили об Иссык-Кульской области. Пока я вырезки складываю в «Чонди монгол» – «Песни о благодарении Чанди» – удалось достать у Киры с Эллой. А дальше куда их девать, не знаю. Отмечающиеся землетрясения как вехи другого исчисления времени, жизни не по часам и не в часовых поясах. Пропустили также «Курьер» с Борободуром, должно быть, самый интересный за последние годы. Многого не достается, о другом только слышу. Об Дуньхуанских документах только мечтать приходится, а, наверное, их не так уж трудно было достать – не в драку и все это. Вере удалось купить Восточный сборник, выпуск седьмой, «Осень в горах», и она дарит его мне, еще раньше. Там стихи поэтов – учеников Ван Вэя – очень интересно. Арестовав у Кирилла еще Корейское и Монгольское искусство, это две разные книги или альбома, я оказываюсь снова окруженным востоковедной литературой. Это уже привычно, но не очень привычно обилие иллюстрированного материала. Книги, что я перечислил здесь, очень хорошие. А начал с мандаринов, чаев и вин. По-своему красивы приготовления к празднику. Вере приходится притаскивать мясо и консервы, оба мы приносим бутылки, и все чего-то не хватает. Как-то ночью тут, во сне, она замяукала, точно как маленький котенок. Мне стали сниться котята и кошка, и когда я уже проснулся, лежу с закрытыми глазами и не могу понять, почему это котенок мяукает так близко, а не идет ко мне. Кажется даже, что он сидит под дверью. Потом догадываюсь, что просто Вера так дышит. Не припомню, чтобы еще раз слышал что-нибудь подобное.

Гвинея 6,3 по шкале Рихтера.

28 декабря большая статья в «Правде» о Мессинском землетрясении 1908 года. Я ее сохраню. На эту тему пишется не так уж много, но годовщина именно Мессинского землетрясения отмечается у нас не впервые. Прошло семьдесят пять лет, а люди все не забывают, как в один час погибли восемьдесят тысяч человек.

Сегодня четверг. На этой неделе я успел сходить в Эрмитаж на выставку швейцарского коллекционера. Кажется более старой, но более яркой живописи я не видел. Картины Альтдорфера и Эль Греко, Франца Хальса и Гоббемы, и Гойи, и Химен-и-Леона, натюрморт с ярко-красной посудой, светятся, как репродукции из журнала «Америка» или еще ярче. В понедельник весь музей закрыт, и пускают только художников и родственников их, на эту выставку. Обещали принести каталог. Что-то общее с выставкой Метрополитен, но ту я не успел осмотреть в отведенные час-полтора. Тут картин меньше, но и народа меньше. Я гляжу на этих людей артистического мира и что-то вижу в них не похожее на толпу обычных музейных посетителей. Но между нами не найти общего. Всего картин тридцать в одном зале на стендах. Каждая со своей подсветкой. Может быть, только стремление охватить такой большой период времени, от примитивов до Шардена и Фрагонара, способно вызвать какие-то нарекания. Мне презентовали билет на выставку, и хоть я пробыл на ней недолго, но успел все посмотреть не по разу. Очень благодарен тому, кто надоумил меня сходить на выставку в понедельник.

Днями нулевая или даже плюсовая температура, капель, а по ночам завывает ветер и метет. Утром, когда понемногу начинает светать, деревья и кусты стоят опушенные свежим снегом. В это время ветер стихает, но днем он успевает сдуть весь снег. В какое одиночество погружен человек в такие ночи. Меня спасет яркое представление о местах еще более не защищенных от непогоды в сравнении с нашим, о миллионах жилищ в задернутом ночной темнотой, пеленой снега и сырого тумана городе, в каждом из которых завывание и гудение ветра на этих днях воспринимается по-особому. В такие ночи не пойдешь проверять, плотно ли заперты окна в других твоих домах. Я сижу у радиатора парового отопления, греюсь и не могу не обращать внимания на силу ветра. Вдруг начинают дрожать рамы и балконная дверь, неплотно сидящая в своей раме. Ветер еще неслышим, лишь дыхание ровное и мощное, как кажется, распространяющееся и по комнатам, предвещает новый порыв. И тут же он начинает дуть, как бы в какой-то примитивный фагот или другой музыкальный инструмент. Иногда эти партии продолжаются подолгу, иногда какие-то обрывочные. Сквозь муть и облачность не разглядеть, конечно, луны и неба. Может быть, начинается зимний подъем воды, и лед потрескается в местах, где каналы впадают в реки или залив, поднимется и подвинется. Как завороженный смотрю на щели во льду, я вспоминаю, так было, кажется, они верно выражают происходящие процессы и в этом смысле, это готовое искусство или мотив и повод для создания живописи и стихов, как будто эти трещины сами по себе произведение каллиграфии.