Когда она, наконец, стала хныкать, Асунта обратила на нее некоторое внимание. Мысленно она прикидывала, сколько времени может уйти на переезд из госпиталя к клинику и когда можно будет решиться протелефонировать. Стоял еще вопрос денег, так как накануне Савелий истратил все, что оставалось, а ведь нужно было еще на телефон, на автобус. Она с раздражением обшарила всё карманы всех костюмов и пальто, - но не нашла ни одного сантима. С досады она бросилась в постель, завернулась в простыни, спрятала голову под подушку, стала плакать и только через четверть часа, кое-как с собой совладав, приступила к туалету. Холодная вода хлестнула ее щеки, ее шею, плечи, грудь, и чтобы оживить кровообращение, которое и так было отличным, но почему-то казалось ей вялым, она стала тереть себя мохнатым полотенцем. Напрасно! Когда же, на улице, со ставшей совсем робкой дочкой своей, она вдохнула полной грудью свежий воздух, и он показался ей не живительным, а кислым и затхлым. Иронически усмехнувшись она пробормотала:

– Не в теле дело. В душе.

После этого она стала как бы метаться. Прогуляла Христину, направилась было к лавке, вспомнила, что денег нет, рассердилась на Савелия за то, что он так мало зарабатывает, подумала, не лучше ли провести утро на скамье у Сены, чем убирать, вытирать, готовить. Но не пошла на набережную, а вернулась домой, проникла в комнату, почувствовала себя до последней степени несчастной, заподозрила было мужа в каких-то тайных происках, потом в том же жену Крозье, потом друга Крозье, потом старичка с бабочками.

{46} - Да, да, в бабочках все дело, - бормотала она, - именно в бабочках. И все они, и люди, и бабочки, всё перемешались. И прибавила:

– Ничего у них не выйдет. Ничего не может у них выйти! Я знаю, что он меня любит. Знаю, знаю, знаю! Немного терпения и все выяснится. Но, Господи Боже мой, до чего же трудно иметь немного терпения !

Она занялась уборкой, решив сходить за провизией позже, взять ее в долг и занять, сославшись на то, что забыла кошелек, несколько франков на телефон.

– И справлюсь в госпитале насчет точного часа переезда, - думала она.

Она уже совсем собиралась выходить, когда заскрипел ключ и вошел Савелий.

– Цирюльня все закрыта, - почти извинился он, - из-за похорон, которые на сегодня.

На лице Асунты отразилась досада, которую он, попросту, объяснил новой задержкой с получением жалования. Несмело улыбнувшись он произнес:

– Не беспокойся насчет денег. Я занял. И знаешь у кого? У старичка.

Асунта молчала.

– Представь себе, - продолжал он, - что он как раз был у дверей цирюльни, когда я пришел. От швейцарихи мы оба узнали, что похороны сегодня. Я заметил тогда, что мне выходят затруднения из-за запоздания с жалованием и милый мой старичок сейчас же предложил пятьдесят франков.

– Дома никаких запасов больше нет, я иду за провизией, - отрезала она, беря деньги.

На пороге, испытав некоторое угрызение, обернулась и спросила, не купить ли ему иллюстрированный журнал?

– Нет, нет, не надо, я сегодня приглашен.

– К кому?

– К старичку, - сказал он радостно, но тотчас же огорчился, заметив, что Асунта приняла это известие с полным равнодушием.

– И когда же ты уходишь?
– осведомилась она.

– Сразу после завтрака. Он живет далеко.

Она, в это время, обдумывала, как все расположить, спрашивая себя, что лучше: умолчать о предполагаемой поездке в клинику, или сказать? И решила умолчать.

– Ты завтракаешь дома?
– спросила она.

Он удивился.

– Конечно, дома. Где бы еще я мог завтракать?

– Я иду за покупками.

До ближайшей табачной лавки, где был телефон, она почти бежала. Каждая секунда казалась ей наполненной особым значением: пока Савелий будет толковать со своим старичком о бабочках, она сама произнесет и выслушает слова, от которых все зависит. {47} "Его жена доварила мне его счастье, думала, она, - и он теперь ждет меня, С этим счастьем".

На соединение ушло несколько минут и сначала было очень плохо слышно. Пришлось повторить сакраментальное "алло" с добрый десяток раз. Наконец, голос в трубке прояснился и Асунта спросила, не перевезли ли м-сье Крозье в клинику, и если нет, то когда перевезут, добавив, что речь идет о раненом в голову и ногу в недавнем железнодорожном крушении и оперированном. Она старалась все изложить как можно ясней. Но там плохо понимали.

– Не кладите трубку, - услыхала она наконец. Последовало долгое молчание.

– Алло, алло, - прозвучало снова.

– Да, слушаю.

– М-сье Крозье покинул госпиталь вчера.

– Вчера? Он мне сказал, что его должны перевезти в клинику сегодня.

– Его увезли вчера.

– В какую клинику?

– Клинику? Не знаю. Алло, алло, не вешайте трубки. Как раз подходит палатная сестра.

– Алло, алло, - вновь заскрипело в трубке.

– Да, я слушаю.

– М-сье Крозье уехал вчера в Вьерзон.

– В Вьерзон?

Потом раздался другой голос: