– Вот он расстрелять грозился… – грязная рука указала на комиссарскую голову. – И еще особист, капитан Чистяков. Я вам и его голову принесу, матерью клянусь, герр начальник.

– За что он хотел тебя расстрелять?

Пленный виновато утер нос кулаком.

– Скушал я товарища одного… мертвого.

– Так ты каннибал? – Холеное лицо немца брезгливо искривилось.

Пленный не понял слова «каннибал», переводчик уточнил.

– Ты людоед?

Гуськов оправдательно забормотал.

– Сил не было терпеть, герр начальник…погибаем мы от голода, да он уже запеченный был, этот, которого мы подъели, ваши его и сожгли, из огнемета…

– Отвечать на вопрос! Ты кушаешь людей?

– Яволь! – испуганно вытянулся Гуськов.

– И ты думаешь, мы принимаем к себе кан-ни-ба-лов? (Глазки на чумазом лице перебежчика панически забегали). Ты угадал, – деревянно хохотнул Рикгоф. – Мы берем к себе каннибалов! Вот, Жирар, – обратился он к вошедшему в кабинет высокому офицеру с извилистым лиловым шрамом на правой щеке, – этот унтерменш спрашивает, не нужны ли нам в отряде людоеды, а-ха-ха…

Поморщившись от смрада, источаемого славянским недочеловеком, Жирар де Су-кантон прошел к столу, где отрубленной головой богатыря на распутье возлежал страшный охотничий трофей.

Рикгоф представил.

– Treffen seine Exzellenz Kommissar Lobov (Познакомься, его превосходительство комиссар Лобов).

О чем так глубоко задумался, смежив коричневые веки, бородатый русский комиссар?

Так рассматривают охотники голову матерого кабана.

– Es braucht, Desinfektion zu erledigen, bei er Lause (надо сделать дезинфекцию, у него вши). Sind Sie sicher, Henryh? Das ist es genau, das mystische Kommissar Lobov? (Ты уверен, Генрих? Это точно он, мистический комиссар Лобов?)

– Это точно комиссар Лобов? – перевел переводчик.

Гуськов ступил вперед, часто крестясь и кланяясь.

– Он это, герр начальник, матерью клянусь…

С мерзлых его сапог натекли лужицы. Переводчик пролаял.

– Стоять на месте! Отвечать на вопросы! Говорить правду!

Гуськов испуганно попятился, втянув голову в плечи.

Начальник разведшколы брезгливо оглядел будущий экспонат для задуманной им «Славянской кунсткамеры». Так и будет написано над витриной – «Партизан-людоед».

– Знаешь ли ты, Григорий Гуськов, что за голову «комиссар Лобофф» тебе полагается две тысячи дойчмарок? Ты хочешь получить две тысячи дойчмарок?

– Конечно, хочу! Кто ж не хочет. А это сколько в рублях?

– Какой сейчас курс, Клаус?

– Две тысячи дойчмарок равно двадцать тысяч советских рублей, – сказал переводчик.

Видя, что партизан ошарашен суммой, Рикгоф «добил» его новым вопросом.

– А 50 тысяч дойчмарок ты хотел бы получить, каннибал? Ты можешь получить не только деньги, но и вид на жительство в Германии, купить себе ферму в Альпах, зажить припеваючи.

Гуськов даже рот приоткрыл от перспективы, но, поразмыслив, сожалеюще цокнул зубом.

– Не, герр начальник, там не осталось стоящих голов. Есть еще капитан Чистяков, только он и на тыщу марок не потянет, мусорный человек.

– Нам не нужны более головы ваших вшивых командиров, их время кончилось, они обречены. Что ты слышал о нападении на конвой немецкого полковника на шоссе Бахчисарай-Симферополь 3 марта?

– Когда? Третьего? На конвой?… – забормотал Гуськов, и, видимо, счел за лучшее чистосердечно сознаться. – Да я в нем сам участвовал, герр начальник. По приказу комиссара Лобова. Только я никого не убивал!

– Кто стрелял в герра оберста?! – гневно прокричал Сукантон, нависая над пленным. – Кто отрубил ему руку? Ты?

Гуськов съежился, втянул голову в плечи.

– Никак нет, Васька Жуков. Он руку отрезал, чтоб оберста от чемодана отцепить…

– Где чемодан герра оберста?! Где этот Жуков?!

– Бросили мы чемодан, тяжелый он был… не я, Васька Жуков бросил, где – я не видел. Я отход прикрывал… Он пришел в лагерь уже без чемодана.

– Ты знаешь, где он его бросил?

– На «петле», говорил.

– Какой петле?

– Ну, там… ежели из Краснолесья по ущелью идти, то выйдешь аккурат к реке Мавле. И по балочке если, до «Оленьих троп», там развилка на две дороги, одна идет себе дальше по правому берегу, а вторая делает петлю и они как бы снова соединяются. Вот, в этой «петле» он его, говорит, в снег и закопал.

Немцы возбужденно переговаривались, их не отвращал более запах горелой урны, исходящий от перебежчика.

– Ты, Григорий, ты! – возбужденно сказал Рикгоф. – Сможешь ты найти чемодан, похищенный у герра оберста? Если принесешь чемодан целым, со всем его содержимым, получишь 50 тысяч дойчмарок.