Через годы они снова встретятся в Москве, а пока судьба более всего благоволит к Николаю Ивакину – он первым начинает сниматься в кино.

Хорошо сложенный, с живыми карими глазами, основательный, умеющий быть и серьезным, и озорным, Николай Ивакин приглянулся многим режиссерам. Но самой интересной оказалась его встреча с Ефимом Дзиганом.

В то время Дзиган готовился к съемкам фильма «Мы из Кронштадта». Роль солдата Василия Бурмистрова он поручает Николаю Ивакину.

…Идет неравный бой. На моряков-балтийцев наступают хорошо вооруженные белогвардейцы. Неуязвима бьющая по матросам бронемашина.

И вот из окопа ловко и скрытно начинает пробираться к бронемашине красноармеец. Бросает гранату. Умудряется выйти к бронемашине с тыла и забраться на нее. Потом винтовкой стучит по крышке люка и с эдакой крестьянской основательностью, с неподражаемым народным юмором говорит:

– Эй, хозяин! Вылазь.

А когда с делом покончено, прямо на бронемашине солдат закуривает самокрутку.

Это – лучшая роль Николая Ивакина.

Наверняка, он сыграл бы и другие значительные роли, как его друзья Виталий Дмитриевич Доронин, Борис Федорович Андреев, ставшие прославленными, любимыми народом артистами.

Но жизнь дяди Коли рано оборвалась: в 1941 году, эвакуируясь из Одессы, где снимался, он погиб под бомбежкой вместе с женой и только что родившимся сыном.

В Бабаниной комнате на стене висели фотографии всех шестерых ее детей. В разное время наше воображение занимали то прапорщик дядя Ваня – щеголеватый, с лихими усами, с саблей на боку; то изящная гимназисточка – тетя Таля. Но более всего нам нравилось рассматривать фотографию дяди Коли. Ведь именно он в фильме «Мы из Кронштадта» ведет себя так удало и лихо!

Удивительно ли, что картина эта была для нас самой любимой и дорогой?

Сначала наша Бабаня слушала, как мы ахаем, молча, но однажды сказала:

– Чего ахают? Это ж кино. У вас другой дядька есть, вот кто подвиг-то совершил. Взаправдашний.

– Это кто же? – несколько иронически спросил отец.

– Как кто? Да Васька Клочков. Он же моей сестры Настасьи сын.

– Какой Васька? Какой Клочков? – отец стал серьезен и во все глаза смотрел на Бабаню. – Это политрук Панфиловской дивизии? Василий Клочков?

– Он самый. – Бабаня встала и хотела уйти.

– Постойте. Что же вы раньше-то не сказали?

– А чего зря болтать? Родственник он вам дальний. А потом, про него и так много хороших слов сказано.

Так мы узнали, что легендарный Василий Клочков имеет родственные отношения с нашей Бабаней и, значит, с нами. Бабаня тоже была личность.

Вот она держит в руках двадцать копеек и говорит, глядя куда-то вбок:

– Ну-ка, внучек, чегой-то я не пойму: пятнадцать, что ли, это копеек?

Так она проверяет нашу честность. Оступишься – тут же получишь от нее по загривку. Рука у нее была крепкая и костистая.

Хорошо я запомнил, как однажды она отделала своего старшего сына, дядю Гришу, за такой вот «подвиг»…

Как-то ночью я проснулся от приглушенного, сдавленного и потому громкого шепота дяди Гриши:

– Алексей! Алексей, слышь? Да вставай! – Он будил нашего отца. – Нельзя свет включать! У меня фонарик… Лежи, Нина, тебя не касается!

– В чем дело, Гриш? – сонно спросил отец.

– Лезут! К нам лезут!

– Кто лезет? Чего ты, в самом деле?

– Дурень, воры! К нам! Я проснулся, они ставни-то щеперят…

– Ну и шуганул бы их, – отец уже был на ногах, мы тоже.

Наша комнатка была рядом с родительской, отделялась занавеской.

Мама засветила керосиновую лампу, до предела увернув фитиль. Стал виден дядя Гриша – он был огромного роста, с крупным, мясистым лицом. Лоб его блестел от пота.

В руках дядя Гриша держал охотничье ружье. Он был геологом.

– Брысь отсюда! – зашипел на нас дядя Гриша и так замахнулся, что мы в страхе отстранились. – Чего делать-то будем, Алексей? Садануть, что ли?

– Ты чего… Ну, балуются ребята. Поговорить с ними надо.

– Да ты в уме? А вдруг это «Черная кошка»?

В то время в Саратове, как и в других городах, гуляла легенда о страшной банде грабителей «Черная кошка».

– Алексей, в самом деле, – начала было мама, но отец отмахнулся и вышел из комнаты. Дядя Гриша – за ним, мы – следом. Остановились на пороге кухни, откуда была дверь на веранду.