После минутного колебания Захар мстительными пальцами захватил середину книги и вырвал с потрохами. Все присутствующие, в первую очередь сельский комитет, накинулись на зловещую книгу, начали раздирать, рвать в клочки, а затем бросили в огонь. На тяжкую казнь вызвали Калитку - на глазах спалили книгу власти его над людьми.

Орина напомнила еще о книге воинского набора (о Павле, должно быть, тревожится) - люди схватились за эту мысль. Калитка достал и эту государеву книгу. Ее постигла та же участь. Разорвали и сожгли все книги, казенные бумаги, квитанции, протоколы, чтобы не осталось никакого следа, никакой памяти о волости, о власти над людьми.

Затем со всякими непристойными выходками отняли у старшины печать. Ударил - рубль, сколько это можно рублей навыбивать? Издевательство над старшиной... Наиболее находчивый на выдумки Грицко Хрин под хохот односельчан поставил печать на лоб старшины. За все магарычи и взятки, которые вытянул Калитка у людей. Жизнь людям запечатывала эта позорная печать! Свет померк в глазах Калитки. Орина, дерзкая молодайка, батрачка в доме Калитки, теперь смеется вместе со всеми. Ее право, ее воля, потешается, мстит Калитке! И сват Иван Чумак угодливо хохочет с людьми. Где бог, где правда?!

Захар потребовал медаль - знак его власти, и Калитка в беспамятстве отдал. Захар не позволял себе никаких окриков, требовал спокойно, и Калитка подчинялся - такую власть получил над ним этот человек. Медаль пошла по рукам, все с любопытством рассматривали, прикидывали, сколько весит, и медаль словно даже потемнела, государево отличие в негодных руках поблекло, когда-то властное, сильное. Грицко Хрин под конец прицепил медаль куда не следовало, забавляя общество.

Нарастали выкрики - теперь выборы свободные, никто не имеет права навязывать старшину. И надо сказать, больше всех орал Иван Чумак, жаловался миру, кричал без памяти.

Калитка - и старшина, и председатель суда, - кому жаловаться? Печатью торгуют, всесветные мошенники сделали крепостной исконно крестьянскую землю, сколько полей прихватили...

Иван Чумак против старшины ведет поход. Сам старался породниться со знатным сватом, а теперь гудит...

Самое ужасное - сельский комитет решил отрезать у старшины землю. Надо, чтобы подтвердил сход. Свет завертелся перед глазами - сход-то, наверное, подтвердит. Разве старшина не знает людей, мало ли врагов он нажил? Столько лет бился, мучился, собственным трудом приобрел и теперь должен лишиться?

Огласили волю схода, чтобы старшина сдал все дела сельскому комитету, а сам... Грицко Хрин коленкой под зад выбил старшину за дверь под хохот и гам многочисленных зрителей. Общипанный, осмеянный, с опущенной головой и угнетенной душой поплелся Калитка домой, обыкновенный себе хозяин, податная душа без власти, без силы, не рад, что живет на свете. Сборище все росло, с гиком, свистом провожали Калитку - не нужным стал миру, пока он, придавленный горем, не скрылся с глаз.

Затем наиболее осторожные, а таким, без сомнения, был и Иван Чумак, с тревогой в голосе спросили:

– А какая же у нас теперь будет власть?

Одни сказали - сельский комитет, другие - земельная комиссия.

– Народная!
– твердо сказал Захар и на этом прекратил разговоры.

Словно бы и ясно сказал, однако...

Вызвали учителя Смоляка, который прочитал людям прокламацию "Братья крестьяне", где советовалось селам гнать полицию, ниспровергать власть, не платить податей, не давать новобранцев. Харьковские большевики в этой прокламации призывают деревню требовать свобод, надела землей.

Бравые парни - Максим Чумак и Тимофей Заброда - тем временем привели под конвоем урядника и поставили перед ясные очи Захара.

Дети, быстроногие вестники, прежде всех узнавали о всяких новостях и разнесли по селу - старшину прогнали, теперь урядника ведут под конвоем. Голосистой ватагой дети бежали вслед. Вся улица сбежалась посмотреть на сельское пугало.

Максим Чумак отдает Захару рапорт:

– Перерыли полову, содому, не нашли Непряхи. Не подался ли он к исправнику в Лебедин?

Председатель сельского комитета приказывает уряднику:

– Снимай погоны!

Чуб не очень испугался, дерзко ответил Захару:

– Не ты надел, не ты их и снимешь.

Знал, что ответить.

Захар спорить не стал, не долго думая, собственноручно сорвал погоны и в сердцах турнул урядника, а Тимофей Заброда залепил ему по уху. У Чуба загудело в голове, искры посыпались из глаз, и он неуклюже замахал руками и ногами.

Люди удивлялись Захару, довольные короткой властной расправой над сельскими кровопийцами. Душа радовалась: получили по заслугам. Иван Чумак даже умилился от радости: думали ли, предполагали ли когда-нибудь? Непостижимые, благословенные дни наступили на селе - переворот!
– ясные, звонкие, как самое слово "революция". Панов проучили, начальников скрутили в бараний рог. Долго они притесняли село, издевались, держали в страхе, наживались на людском горе. А теперь пришли на расправу. И в писании сказано: какой мерой даете ближнему, такой и вам воздадут. Чего тут нарекать? Видели, как залепил в ухо уряднику Тимофей Заброда, этот безродный батрак? Неужели перевернулся свет?