Но эти долгие разглагольствования были только предисловием. Лукия вернулась из Лебедина сама не своя. Все богомольные женщины не могли опомниться. Неожиданность ошеломила всех.

– Что случилось?
– спрашивает Грицко Хрин.

– Пришли сегодня в церковь, а там служит старенький, рыженький, с редкой бородкой поп! Люди даже службы не выстояли.

Все были поражены: вот так новость!

– Благочинный, говорят, рассердился: все церкви пустые, а у Ивана столпотворение! Назначил его в глухое село, где одна церковь.

Воскресный день, благочестивый час, только и разговоров, что о церкви. Разве же не известно, какой набожный народ в Буймире.

Ганна Калитка рассказывала в женском кружке:

– Вот под Варвару ночь долгая, я и проснулась, не спится, все праздники пересчитала, все храмы и престолы - сто двадцать праздников насчитала...

Богомольная сторона!

16

Фаэтон блестит, сверкает на солнце, весело заливаются ясноголосые бубенцы, тонкое, небесного цвета сукно приятно играет на зеленом поле, блестят сапоги. Белые кони, натужась, бредут по раскаленной дороге, грузнут в песке, шипят колеса, тяжело прогибаются рессоры. Две упитанные фигуры колышутся в задумчивости - земский начальник Добросельский и уездный исправник Самосуд. Лица их сумрачны. С угнетенной душой возвращаются они со схода. Осмеяны, освистаны, как шуты. Позорные времена, своевольные люди.

Угроза нарастала с каждым днем. Рухнула извечная покорность перед законом, властью. Уже ничем не запутаешь, не остановишь. Раньше боялись церкви. Раньше достаточно было сурового взгляда, окрика, чтобы нагнать страху, привести в трепет все село, а теперь каждый сермяжник пускается с тобой в споры, горланят всем сходом... Совсем перестали признавать сельскую власть, старшин, урядников ни во что ставят. Этак недалеко и до земских, исправников, губернаторов, министров и так далее. На глазах рушатся исконные порядки. Колеблется почва под ногами... Эти невеселые мысли угнетали, липкая тоска ложилась на душу.

Монотонно приглушенным голосом Добросельский жаловался приятелю: указы и манифесты сыплются, как осенние листья. Деревня своевольно собирается, обсуждает свои нужды. А людям только позволь - такое навыдумывают, что волосы на голове дыбом встанут. Не слышали, не видели? Отмена недоимок и рескрипт царя Горемыкину о землеустройстве деревня перетолковала как равное распределение земли между крестьянами! Вот и разберись, объясни людям - разве тебя послушают? Тебя же и сделают виновником всех бед.

В словах земского слышались ропот, жалобы. Исправник хмуро кивал головой, вполне соглашался с земским - разве не одни и те же заботы и огорчения донимают всех? "Ваши дни миновали!" - этот выкрик на сходе не выходит из головы.

Густо пахнет сосна, осыпает желтой пыльцой, усыпляет далекая душная дорога до Лебедина, да разве задремлешь с этими беспокойными мыслями в голове? Добросельский - неутомимый говорун в дороге.

Рождение цесаревича - великое событие, его отпраздновали в церквах, а на чью долю выпали милости? Мамай, человек с ясной головой, жаловался: лентяям, нерадивым, которые беззаботно пропивали деньги, не платили податей, тем сбросили недоимки, а какая выгода нам?

Что против этого возразишь?

Сухой ветер уныло свистел в вершинах деревьев, жужжали пчелы, тоскливо ныли телеграфные провода - в один лад с душой.

Уездный исправник никак не мог сладить со своими мыслями. А выкрики о церкви? Глохнет религиозное чувство, да... Уже не испугаешь богом. Чрезвычайно беспокоили исправника мысли о падении страха перед церковью, можно было думать, что он теряет здесь опору...

Добросельский напомнил известное постановление прокурора окружного суда, вице-губернатора, начальника жандармского управления, полицмейстера и начальника охранки об усилении арестов за противогосударственную агитацию.

Это задело исправника за живое: с кем проводить эти аресты?.. С сотским да с десятниками? Они сами дышат тем же. И разве такая агитация в одном селе? На все села не разорвешься, не поспеешь. Еще в Буймире не кончился сход, а уже в Бобрике начался другой. Всюду поспевай, а мало ли в уезде сел? Разве у исправника есть войска? Горлопанам рта не заткнешь.

Тут тебе сразу скажут: а что гласит манифест от восемнадцатого февраля? А кто провозгласил право собраний для обсуждения своих нужд?

Разве Добросельский на собственном опыте на сходе в Буймире не убедился в этом? У исправника от раздражения посинели густые жилки на лице. В губернии стараются переложить вину на тебя - нераспорядительность, мол, неспособность к установлению порядка. Что сделает горсточка стражников против силы? Село клокочет... Мало берешь, сажаешь? Разве это поможет, если все село взбаламучено, ненадежно - только распалишь страсти. Нужна большая сила, чтобы устрашить, сковать деревню. Земский надеется на Струкова? Однако Самосуд и тут сомневается: что сделает Струков, если волнения вспыхнут во всех уездах? Что сделает полк казаков и драгун, когда бунтуют сотни сел? К тому же войска и для войны нужны...