– ...И еще надо присовокупить - отец наш и благодетель крестьян...

– От этих благодеяний кости трещат!
– перебил старшину густой, смелый голос из толпы.

От такой дерзости, непочтения можно очуметь! Бесстыдные слова, надругательства над царским домом! Калитка вертелся, оглядывался, бросал испытующие гневные взгляды в гущу людей, но встречал только невинные, насупленные лица и не мог дознаться, кто выкрикнул. И земский, и урядник, и стражники, как ни всматривались, не могли обнаружить виновного.

– Кто смеет злословить о царской хвамилии?
– обратился к сходу старшина.

Земскому опять выпал случай убедиться, какой надежный защитник порядка этот Калитка! Поднялся шум и ропот против Калитки: не ори, не запугаешь, не боимся!

– А ты знаешь, сколько земли заграбастала твоя царская хвамилия? спросил кто-то Калитку среди общих выкриков, и этот голос сильно смахивал на голос Захара.

Калитка увидел, что строгое обращение с людьми побуждает сход на дерзкие поступки, и потому убедился, как и земский: лучше притворяться, что недослышал. Сотни глоток - разве уловишь, уследишь за каждым, кто и что скажет? Кому охота наживать врагов? Не такое теперь время. Разве люди не понимают, что Калитка вынужден образумить тех, кто распускает языки, чтобы земский не подумал плохого, не обвинил старшину в нерадивости?

Когда сход успокоился и Калитка получил слово, он старательно обходил опасные повороты, чтобы снова не накликать беды.

– ...оповестил всенародно с высоты престола...

Люди всегда поражались - как красно говорит старшина! Захар искренно жалел, что нет под рукой гайки. Нарожный рассказывал, как на заводе выгоняли царских прихвостней из цеха.

Надо что-нибудь Калитке сказать и в пользу общества. Нелегко быть старшиной - и людям и земскому угождать. Калитка повел речь о том, что надо Харитоненке, чтобы не злить людей, сбавить оплату за аренду, сдавать землю без отработок, потому что село уже обессилело, весну, лето и осень не выходят из экономии, а свои поля заброшены - нужно же и свое хозяйство когда-нибудь наладить. Люди снимают земли в аренду себе в убыток. Харитоненко довел цену до сорока рублей за десятину. И хоть бы это было Доброполье, а то косогоры, клинушки, заполье, и все же брать приходится...

Калитка заботится об обществе, защищает людей! Сход имел случай убедиться в этом, и земский вынужденно кивал головой - он не стал возражать против того, чтобы помещики успокоили крестьян, увеличив количество арендной земли и понизив плату за нее. Все же Калитка добился своего - и к обществу подслужился, и земского не рассердил. А для этого надо носить на плечах не простую голову - так представлялось все это Калитке.

Охрим Жалий повел среди собравшихся речь: Калитке, видно, трудно уяснить, что закон на стороне панов, потому что сам старшина стоит на стороне закона и дрожит за свою шкуру, хотя с большой радостью разделил бы земли и угодья Харитоненки.

Затем произошло что-то странное. Люди протирали глаза, не могли прийти в себя от удивления. Головы пошли кругом. Цветной платок протискался между брылей. Не наваждение ли это? Покуда свет стоит, не было еще в Буймире такого, чтобы женщина, да еще молодая, да еще бросившая мужа, вмешивалась бы в общественные дела! Да, это была Орина. И она осмелилась обращаться к людям... Вероятно, сильнее всего поразило это бесстыдство Мамая. Сначала он оторопел, потом удивился, потом обозлился. Одурели, что ли, люди, что женщина на сходе орудует? Хотят, что ли, стать посмешищем на весь уезд?

Орина все время стояла с подругами в стороне за осокорями и жадно слушала, не пропуская ни одного слова, радовалась смелым речам Павла. Теперь сама решилась выступить перед людьми. Маланка и Одарка подбадривали ее, чтобы она высказалась за всех беззащитных, забитых женщин. Кого только не раззадорят эти общественные дела?

Поднялся страшный шум. Знатные хозяева, оскорбленные, озлобленные драли глотки:

– Тащите ее!

– Не пускайте!

– Гулящая!

– Мужа бросила!

– Куда лезешь?

– Прочь!

– Нет такого права!

– Позор!

– Царица Катерина заморочила Россию!

– Думаешь, кресло тебе готово?

Много издевательских, оскорбительных слов посыпалось на голову женщины. Но мало ли вытерпела Орина на своем веку? Ее бросило в жар понадеялась на свои силы, а теперь, осмеянная миром, готова заплакать. Павло измучился за свою подругу, но чем он мог помочь? Вступиться? Вызовешь еще большую ругань.

Сам Иван Чумак замахнулся палкой на дочку, да Грицко Хрин вовремя удержал его за руку. После такой встречи на Орину напал страх, она словно заколебалась, смутилась. Но Захар напал на горлопанов, чтобы не затыкали рот молодой женщине, и его слова ободрили ее, придали смелости. Немало ядовитых слов перепало прихвостням Калитки от Грицка и Охрима. А когда учитель Смоляк стал доказывать, будто в городах женщина принимает участие в общественных делах и никакого срама в этом, нет, что так и полагается, и даже земский это подтвердил, сход как будто успокоился, люди разводили руками - чудеса, да и только! Сам Добросельский согласился - пусть говорит. Его заинтересовало, что же она скажет. Что осталось теперь делать Калитке? На позорище выставила сноха старшину. Калитка смущенно топтался, менялся в лице, грозно посматривал на молодку - куда лезешь?
– но после слов Добросельского усмехнулся, изобразил на лице приязнь, не возражал дадим и молодке слово.

Люди удивлялись: откуда в ней эта смелость? Девушкой, бывало, идет по улице, встретит парубка - так и зальется румянцем, как маков цвет горит. Сход навострил глаза и уши. Молодая женщина твердо обратилась к людям, увещевая бородачей.

– Нам, нужна не только земля, нам нужны и новые порядки, свобода, чтобы женщина тоже имела права...

При этих словах в толпе снова послышался смех, выкрики, издевательские замечания:

– Права женщинам?

– Вари борщ!

– И в писании сказано...