Тем не менее, до Дня Благодарения нужно было еще дожить, а в клубе предполагался тематический вечер. Китти уже примеряла на себя наряд хорошенькой колонистки.

– Жаль ты рыжий, можно было бы нарядить тебя индейцем, – сказал Энди в один из дней, когда клуб украшали в стиле осенней роскоши. На столах были венки из кленовых листьев и яблок.

– Ну, я могу быть лепреконом, хотя не знаю, насколько это уместно, и как публика отнесется, – задумался Том.

Он не догадывался, насколько масштабно в Нью-Йорке празднуют день святого Патрика.

– Может, стоит нарядить тебя индейкой? – прищурился Энди. – Сделаем тебе шикарный хвост.

– Эм… ну, если ты считаешь, что публику это порадует… – Томас растерялся от такого предложения, пытаясь представить, как может выглядеть в таком костюме.

– Ты, правда, готов? – уцепился за это Энди, умолчав, что костюм, по сути, полуголый.

– Ну, полагаю, я буду выглядеть комично, – Томас в свою очередь представлял что-то очень объемное и пузатое. – Но, если всех это порадует…

– Если согласишься, пути назад не будет, – предостерег его Энди. – Но ты будешь гвоздем вечера.

– В этом я очень сильно сомневаюсь, – усмехнулся Томас. – У нас будет какая-то репетиция?

– Будет, – хмыкнул Энди. – Попрошу Миранду разучить с тобой номер Горячей Индейки.

– Горячей? Боже, Энди, надеюсь, меня не будут поджигать и держать над пламенем на вертеле? – напрягся Том.

– Нет. Ты будешь горячим в другом смысле. И ты уже согласился, – напомнил Энди и ушел. Через час Тома разыскала Миранда, и не терпящим возражения тоном велела раздеться полностью.

Томас сглотнул, но спорить не посмел – спорить с этой дамой себе дороже. Поэтому он послушно, пусть и смущенно стянул с себя костюм, оставив лишь потрепанные трусы, которые попытался прикрыть руками, то поддергивая за резинку, то оттягивая вниз.

– И их тоже. Если ты думаешь, что у тебя там есть что-то, что я не видела, то ты ошибаешься, – Миранда закурила сигарету в мундштуке и прищурилась.

– Но, мэм… – просипел он, алый уже и щеками, и ушами.

Румянец предательски сползал на грудь, когда он, решившись, стянул и трусы и тут же снова торопливо прикрылся – в конце концов, есть же нормы приличия.

– Тощая из тебя выйдет индейка, – констатировала Миранда, обойдя его кругом и рассматривая. Потом она вытащила сантиметровую ленту и стала обмерять его тут и там, делая пометки в записной книжке.

– На меня что, костюм буду шить на заказ? – уточнил Томас, стараясь не вздрагивать в ответ на каждое прикосновение.

– В костюме Китти ты будешь смотреться глупо, так что перешьем, – ответила она. – Но хвост будет тот же. Не пропадать добру.

– Кажется, я как-то иначе представлял себе костюм индейки, – признал Томас.

И его подозрения подтвердились, когда ему принесли нечто песочно-желтого цвета, но совершенно не такое объемное, как он ожидал.

Там точно были крылья и хвост, но голой кожи оставалось столько, что Том пожалел, что уже подписался. Стратегические места прикрывались перьями, полагалась маска с клювом и сапоги. Но самым ужасным был танец. Том ощутил себя экзотической танцовщицей.

И хотя не в правилах Томаса было ныть и жаловаться, он не мог не попенять Энди.

– Ты не был со мной честен, – ирландец поджал губы, когда Энди подошел к бару.

– Я дважды спросил тебя, согласен ли ты, – парировал Энди, оглядывая его с головы до ног.

– Ты не сказал, на что я соглашаюсь, – Томас невольно поежился под его взглядом. – А еще и танцевать надо. Как вообще? Я певец, а не танцор.

– Ты не удосужился спросить, – напомнил ему Энди. – Еще пару месяцев назад ты был никем, но гляди-ка, успел научиться и уже считаешь себя певцом. Значит, и с танцами справишься. Забудешь движение, просто поворачивайся к залу хвостом и тряси задницей, – велел Энди.

Лишь каким-то чудом уязвленная ирландская гордость не дала Томасу в тот же миг скинуть позорный, по его мнению, костюм и отказаться от участия. А может, он понимал, что тогда окажется просто ещё более голым.

И он приступил к тренировкам танца – иного не оставалось.

– Том, какой шикарный хвост! – под конец репетиции его увидела Китти. Она была в своем наряде колонистки, только чепчик где-то оставила и щеголяла безупречной укладкой. – Я помню, мой был ужасно тяжелый, – она потянулась пощекотать перышки.

– Издеваешься? – Том не мог на нее злиться и раздражаться, поэтому ответил лишь грустной ухмылкой, полагая, что выглядит как минимум абсурдно. – Хвост не особо тяжелый, – он не мог сказать, что это украшение ему мешает.

– Вовсе нет! – искренне ответила Китти. – Ты только улыбайся пошире, а то из тебя выходит какая-то грустная индейка. Это ведь все игра, Том. Просто развлекайся и развлекай других.

У Томаса словно что-то щелкнуло в голове от ее слов. В конце концов, его лицо даже толком видно не будет, улыбка будет понятна лишь по глазам.