У него тут… изысканно, будто в ресторане. Заказанная еда или собственный повар? Думала, кусок в горло не полезет – очень даже хорошо лезет, приходится себя сдерживать, чтобы не хватать всё подряд. Я цивилизованная.

К счастью, Нейман отворачивается, но и не уходит – стоит, сложив руки на груди, смотрит в окно, пока я ем. Вряд ли он что-то там видит, но некая тактичность облегчает мою задачу: он не действует мне на нервы, хоть и невыносимо бесит.

– Чай? Кофе?

У меня брови, наверное, на лоб лезут, так я удивлена. Великий Нейман будет прислуживать приблудной девчонке? Однако.

– Кофе, – заложила я ногу за ногу, вконец обнаглев.

– Не забывай говорить «пожалуйста», – испортил всё представление своим занудством господин диктатор.

Это был щелчок. Я не перестала его ненавидеть и бояться, но примирилась с обстоятельствами. А может, сытная еда, теплая кухня, чистая одежда сделали своё дело: я расслабилась. Он либо выгонит меня взашей, либо я останусь в его доме и… не знаю. Стану прислугой, сиделкой для его… кто она ему, кстати? У меня не было информации о его семье. Нейман хранил личную жизнь под семью замками и сотней дверей.

Я только знала, что он не женат и никогда не был. Ему тридцать три, но из-за вечно сурового лица выглядит старше. Наверное. Я не могу быть объективной. Для меня он взрослый, очень взрослый мужик.

Нейман не стал дожидаться, пока я попрошу. Молча встал возле кофемашины. Чёткие движения – ничего лишнего, никакой суетливости. Робот. Бездушный и прагматичный. Я бы хотела так думать.

Но он делает мне кофе – приблуде с улицы. А в комнате живёт старушка, которая ему чем-то дорога. Иначе он бы не стал заморачиваться. Штат прислуги вполне способен со всем справиться. И края этих пазлов никак не вписываются в мою картину ненависти к нему, где он нарисован полным и конченным отморозком.

– Капучино, – капризничаю я, испытывая его на прочность.

Нейман оборачивается всем корпусом. Снова нарочито медленно меряет меня взглядом от головы до пят. Тяжёлым мужским взглядом. На какую-то долю секунды в глазах его вспыхивает и гаснет интерес, спрятанный за ресницами. Они у него густые. Мохнатые даже, я бы сказала.

– Научись быть вежливой, Ни-ка, – цедит он сквозь зубы. – Попроси правильно.

Нейман словно гипнотизирует. Я невольно сглатываю, чувствуя, как снова вспыхивают щёки. Он что, ждёт, что я опущусь на колени и расстегну ему ширинку?

Я вскидываю голову и распрямляю плечи. Дерзкий воробей перед гепардом. В глазах у Неймана – тяжёлая хмарь, метель в сумерках.

– Что я должна сделать, чтобы получить чашку кофе? – снова зашкаливает пульс. Я хожу по лезвию и понимаю: мне бы гонор свой засунуть поглубже, но это выше моих сил.

– Достаточно произнести слово «пожалуйста», Ни-ка. И для разнообразия назвать меня по имени.

– Иди к чёрту, Нейман! – взрываюсь, как граната, и вскакиваю со стула, намереваясь уйти.

Один шаг – и он перегораживает собой проход. Снова его грудь у меня перед глазами, мышцы, обтянутые белой футболкой. Мне не сдвинуть эту гору.

– Пожалуйста, Стефан, – рокочет его голос надо мной. Здесь тепло, но меня охватывает озноб, мурашки идут по телу. Хорошо что меня надёжно прячет халат. – И вернись назад.

Он не тронул меня и пальцем, а я чувствую, как заныло плечо. Там, где была его рука, и остались синяки – я видела их в зеркале. Что ему стоит меня сломать?

Я разворачиваюсь на пятках и снова устраиваюсь на стуле.

– Пожалуйста, – выдавливаю из себя, но дальше этого дело не идёт. Я не могу назвать его по имени. Слишком… нет, не интимно, но личностно. Мы не можем быть друзьями. Дурацкое имя. Его даже сократить никак нельзя.

Он тоже возвращается. Берёт чашку и ставит передо мной. Капучино, как я и просила. Даже остыть не успел. Я уже сыта по горло нашим общением, но делаю глоток. Удивительно, что он меня не прибил. Я этого заслуживаю.

Я слышу, как Нейман снова возится возле кофемашины. Она у него навороченная, с кучей кнопок и режимов. Он садится рядом. В его чашке эспрессо – чёрный, как дьявол. Как он сам. Ничего не разглядеть в густой темноте. Да мне и присматриваться не хочется.

– Кто она? – задаю вопрос, когда молчание становится тягостным.

– Женщина, которая меня воспитала, – отвечает он, чуть помедлив. – Ей нужна компания. Ты подходишь.

Вот так. Ни сомнений, ни колебаний. В этом он весь. Почему ему взбрело в голову, что я панацея – не знаю. И не скажет же.

– Она парализована? – всё же рискую задать мучающие меня вопросы.

– Нет, – и ни слова больше. Снова пауза, длинной в недосказанность с километр.

– И что я должна делать? – кому-то из нас нужно делать первые шаги. Это явно не Нейман. Капучино для меня, видимо, – лимит его щедрости и доброты, сдобренной коньяком скрытой агрессии.