Пока она меня разглядывает, я вдруг понимаю, что Нейман молчит, не отвечает на вопрос. Поэтому я перевожу взгляд на него.

Он стоит, заложив пальцы в шлейки джинсов. Ему идёт этот образ. А я даже представить его таким не могла. Только костюмы да рубашки. Или домашняя одежда. И вдруг – молодёжный стиль. Он его преображает и делает моложе. Правда, когда от него снова веет Арктикой, и одежда не помогает.

Дана тоже оборачивается на Стефана. Ждёт ответа.

– Почти, – цедит он сквозь зубы и повторяет: – В душ и спать, Дана. Ника, пойдём.

Он кивает на дверь. Я выхожу первой, но успеваю заметить, как снова вспыхивают Данкины глаза. Она бы не отказалась от подробностей.

Я поднимаюсь на второй этаж и вдруг понимаю: я бы тоже хотела знать, что значит это выдавленное сквозь стиснутые зубы «почти».

Дана, конечно же, всё испортила. Мышь из неё получилась отвратительная: сидеть тихо не её конёк. Как потом оказалось, сидеть на месте – тоже. Но она честно старалась нос из комнаты не высовывать.

Мы не учли одного: Мотина комната находилась по соседству.

Да, загородный дом – это не коробка в столице с тонкими стенами, где слышен каждый чих или кашель соседа, но и абсолютной звукоизоляции здесь тоже не было.

Дана, как оказалось, любила петь по утрам. Включала телефон, делала зарядку и подвывала громко, немного фальшивя и срываясь на высоких нотах.

Мы не успели буквально на минуту. По лестнице вниз нас гнал воистину страшный звук.

Мотя не падала в обморок, не хваталась за сердце. Она ревела, как раненый динозавр – громко, отчаянно, с болью, на низких обертонах.

Стояла перед распахнутой двери и выла, как оборотень.

– Ба, ну ты чего, ну ты чего, ба! – растерянно причитала Дана. – Да живая я, в натуре, блин нафиг! А потом заплакала. Получалось у неё красиво: глаза наполнялись слезами, а затем слезинки катились по щекам крупными каплями. Она напоминала куклу – изящную, но гибкую. Волосы растрёпаны, под подмышками – тёмные пятна пота. Её не портила ни футболка не по размеру, ни спортивные штаны, что висели мешком. Где она их только откопала. Видимо, из своего рюкзачка – это точно были не мои вещи.

Шаг – и Мотя прижала её к груди. Зашлась в сухих рыданиях.

– Дана моя, Дана, – шептала она и гладила девчонку по спутанным волосам.

Я невольно попятилась. Крепкая рука Неймана меня удержала.

– Тильда, – позвал он старуху.

Та обернулась на его голос. Дану из рук не выпустила.

– Это лучшее, что случилось со мной за всю жизнь, – сказала она хрипло. – И я точно знаю, что это ты её нашёл, Стефан. Не иначе, само провидение свело нас однажды. Может быть, как раз для этого самого случая. Теперь я могу спокойно помирать. С пониманием, что после меня остаётся след.

– Не надо помирать, – погладила её по морщинистой щеке Дана. – Надо жить. Иначе кто меня защитит от злого Стефа?

И тогда Матильда рассмеялась. Каркала, как ворона. Очень довольная жизнью птица. А я снова подумала: сегодня я немножечко потеряла. Но это не страшно, пусть. Ведь любовь предполагает и самоотречение, а не эгоизм, умение радоваться за человека, который тебе стал бесконечно дорог.

Так наша компания пополнилась ещё на одного человека.

Дана оказалась очень любознательной и непоседливой девицей. На месте ей не сиделось.

– Шило в заднице, – холодно награждал её почётным званием Нейман, но я видела: он больше не сердится. То, что временами мелькало в его глазах, можно было трактовать, как любовь, нежность, заботу, прощение. Всё вместе, неделимо. Я всё это чувствовала в нём по отношению к Данке.

Теперь за столом у нас было весело. Дана вечно двигалась, танцевала, напевала. Из ушей у неё постоянно торчали наушники, с телефоном она не расставалась. Вечно показывала какие-то смешные видосы, анекдоты, мемы, дурацкие статусы для соцсетей.

Она любила фотографироваться. Вела страничку в Инстаграм, имела сотню друзей и бесконечно с кем-то созванивалась, разговаривала, возмущалась, ругалась.

Скорее, это были хорошие или не очень знакомые. Резковатая, временами угловатая, ещё не до конца оформившаяся. Но даже предвзятый взгляд мог уловить в ней много прекрасных штрихов. Она обещала стать если не красавицей, то обольстительно шикарной девушкой.

– Сколько ей? – спросила я Стефана, как только мы остались наедине, оставив Дану под крылом у Моти, которая никак не хотела отпускать внучку от себя – никак не могла налюбоваться, надышаться.