Это был переломный момент в моей голове. Большая часть бед – оттуда. Там берут начало сомнения и страхи, рождаются неуверенность и ненависть. Там мы наматываем в клубок предположения, сочиняем разные сценарии, делаем выбор.

А на поверку выходит, что только сердце умеет выбирать. Может, чаще ошибается, но зато чувствует и в своей искренности куда сильнее логичных доводов ума.

– Сегодня полуофициальный приём, – Нейман стоит, сложив руки на груди, и рассматривает меня слишком внимательно. Под его взглядом хочется поёжиться, но я бодрюсь.

Мы вернулись в город почти неделю назад, и всё вернулось на круги своя.

Он пропадал по своим делам – работал. Я сидела дома и ждала, когда он вернётся.

Нет, не так. Я возобновила уроки вождения. К нам в дом начал приходить забавный старичок, который учил меня рисованию. Это была инициатива Неймана – в его обычной манере.

Он не спрашивал – поставил перед фактом. Больше я не сидела взаперти, не маялась от скуки, не зная, куда себя деть. Пока он был занят, дни мои были расписаны по часам. В расписание входили и посещения салона красоты, и походы в магазины, и кое-какие другие «мелочи».

Как этот старичок, например. Немного сумасшедший гений в небрежной одежде с гладко выбритым морщинистым лицом и плешью на макушке. Божий одуванчик с въедливым характером и своеобразным чувством юмора.

– Как хороши, как свежи были розы, – процитировал он дребезжащим голосом, когда впервые увидел меня. – Юная дева, так ли вам важна пачкотня? Клянусь: я пришёл полюбопытствовать.

– Иван Васильевич Берсеньев, – представил его Нейман. – Твой учитель рисования и живописи, Ника.

– Поправочка! – поднял вверх указательный палец этот обломок динозавров. – Возможный учитель! Я ещё не дал согласия!

– Вам понравится. Обещаю, – в неймановском голосе столько твёрдости, что об неё разбиться можно, если бежать и не видеть стену. Расшибиться буквально.

И он подсунул старику папку с моими рисунками. Я даже не подозревала, что он их собрал. Забыла о них как-то.

– Ну-ка, ну-ка, полюбопытствуем, – оживился Иван Васильевич и сунул свой острый нос в наброски. Я готова была сквозь землю провалиться. – Интересная манера… хм, – бормотал он себе под нос, а затем буквально проткнул меня рентгеновским взглядом выцветших от возраста глаз мутно-зелёного цвета. – Не училась?

Я отрицательно покачала головой.

– Совсем немного. В школе, – призналась нехотя.

– Попробуем! – снова поднял он палец и шлёпнулся на стул.

С ним было интересно. Он язвил и сердился, не отличался терпением. И характер у старика был премерзкий, если уж совсем откровенно, но я не артачилась. Мне нравилось. Это была какая-то потусторонняя магия: вслушиваться в его скрипучий голос, ловить азы композиции, смотреть, как он любовно точит карандаши, объясняет и поправляет, покрикивает, когда я делала что-то не так. Но с ним многие вещи становились понятными и простыми, несмотря на то, что я многое делала не так, ошибалась, сбивалась и, увлекаясь, снова рисовала «мазню», как он нередко выражался.

– Будет толк, – сказал он Нейману после третьего занятия. – Даже не думал, что скажу это. Слишком корявая она и дремучая, но искру Божью не пропьёшь! Есть она, горит! – тряс Васильевич головой, а глаза у него блестели азартом.

Старик будто возродился. Мне даже казалось: молодеет на глазах, и это невероятно мне льстило. Я понимала: зацепила его, заставила чувствовать вдохновение и небывалый для его возраста подъём.

А сегодня мы опять выходим в «свет», и я заметно нервничаю.

Мы словно отдалились за эти дни. Ничего такого Нейман себе не позволял. Но – я видела – стал не таким суконным, как раньше.

Я видела его усталость и ранние морщины. Чувствовала: что-то происходит, но он, как и всегда, не спешил меня посвящать в свои дела. Да я и не спрашивала. Не потому что мне было неинтересно. Наверное, потому, что не хотела навязываться и выспрашивать. Он мог это истрактовать по-своему, а я всеми силами стремилась снизить напряжение, что всё равно висело между нами как оголённый провод.

– Надень лучше это, – достал он платье, что никак не вязалось с приёмом. Слишком простое. Но ему виднее. Спорить не стала. Сделала, как он хотел.

Позже, уже в машине, он снизошёл до объяснений.

– Элитный клуб с вип-ложами, стриптизом и прочими непотребствами. По сути, кабак, но дорогой и с претензией на эксклюзивность. Нам больше придётся отдыхать, позировать, общаться. Деловых разговоров практически не будет. Я бы хотел, чтобы ты была рядом, Ника.

Я бы тоже этого хотела. Почему-то сразу вспомнила другой клуб и то, чем тогда закончилась вечеринка. Сразу стало не по себе. Дурацкие ассоциации, но их никуда не выкинешь.