— Нивелировать?

Кузнец не знал этого слова. Да и откуда? В этой глуши не умеют читать и писать, не говоря уж о чём-то большем. Но Оксана всё же пояснила значение слова.

— Умалять мои поступки, скотина! — Она шипела рассерженной кошкой, глядя на расплывающуюся улыбку на красивом лице.

— И о чём ты молишь?

— Умалять, через "а"! Это значит преуменьшать, деревенщина!

Она не собиралась принижать кузнеца за счёт его неначитанности, но в условиях полной зависимости от конкретного мужчины хотелось хоть как-то взбрыкнуть. А он выглядел собранным и сосредоточенным. Снова этот взгляд. Всю душу ей за каких-то пару недель растрепал. Лучше бы как раньше — молчал и нежно трахал.

— Кто твои родители, Оксана Юрьевна?

Защитник до мозга костей. Она уронила голову на скрещенные руки прошептала:

— Это уже не важно.

И Оксана потерялась в апатии к внешним раздражителям. Действительно, что она пыталась кому доказать. Глупость.

— Спускайся. Нам предстоит серьёзный разговор.

— Хорошо. Тащи лестницу.

— Опять?!

Кузнец выглядел смущённым до глубины души. Но вот лазить с таким длинным подолом куда бы то ни было невозможно. Оксана захихикала, как маленькая девочка. Шалость удалась!

— Ты даже не представляешь на сколько…

— О Великий Перун!

Они сидели друг напротив друга, разделённые столом. Оксана не спешила рассказывать что либо. Дом замер: не стонали доски на окнах, в печи не пел ветер даже шелест листвы не проникал сквозь плотно закрытые ставни. Штиль. Мирослава такая тишина не устраивала и он решил поторопить девушку с её ответами.

— Так кто ты?

— Вдова.

И безразличие в голосе. В своих мыслях она далеко от этого разговора. Спряталась за ненужные воспоминания. Или так просто показалось мужчине?

— Это не ответ.

— Другого не будет.

Эта странная апатичность невероятно злила мужчину. Злила и то, что не доверяла, живя с ним под одной крышей. Как будто не понимала, что с любой угрозой проще справиться, если знаешь, чего ждёшь. Мирослав уже сделал свои выводы.

— Всё шутки шутишь? Привыкла за собой ухаживать, не знала, что семенами расплачивается простой люд, заумные словечки… Продолжить? Ты дворянка? От кого бежала?

Он ожидал услышать слезливую историю или жалостливые просьбы не выгонять, но нет. Девушка ещё больше нахохлилась и буркнула под нос:

— Ты не тот мужчина, которому я могу доверить своё прошлое, Мир. Прости.

— Вот как ты заговорила. Значит, я хорош для постели, но плох для всего остального?

Она устало опустила голову на скрещенные руки и лучше бы молчала…

— Ты не мой. Всё очень просто.

— Ах не твой! Ну и катись куда тебе заблагорассудится!

Мирослав всё ожидал стандартной реакции на гнев. Девушки всегда становились покладистыми и просящими, но нет. Эта решила согласиться.

— Хорошо. В конце концов помогать мне ты не обязан. Пока.

Она смогла встать и сделать шаг к двери, когда горячая, жилистая рука мужчины схватила тонкое запястье.

— Стой! И это всё? Не боишься уходить в ночи?

— Боюсь. Но разве это имеет какое-то значение?

И вот они стоят друг напротив друга — открытые и ранимые. Она смотрит в его глаза и пытается найти свои ответы на невысказанные вопросы, он крепко сжимает безвольную ладонь; тело — напряжённая струна, готовый сделать шаг навстречу, лишь бы не отпускать.

— Кто я для тебя, Мир?

Оксана озвучила свой главный вопрос. И прятался за ним отнюдь не интерес любит ли он её. Девушка знала, что любит. Вопрос больше звучал, на что он пойдёт, чтобы узнать правду? Сейчас же Мирослав решил уйти от ответа. Он был не прав. Но кто ж поймёт этих женщин?

— Иди спать, Оксана.

Июньские дни были на удивление противны. Солнышко ярко светило, трава поражала воображение своей насыщенностью, но вот в душе у Оксаны вовсю бесновалась промозглая осень. Она жила в домике у Мирослава. Со дня их размолвки прошло два дня и кузнец искренне не понимал, почему девушка отказывается пускать его к себе в постель. А она не могла. Деспотичные мужчины, способные поднять руку на свою женщину, вызывали страх и непонимание. Да, была неправа. Да и откуда она могла знать, что мешочек с семенами — местная валюта? Мирослава такое положение дел не устраивало от слова совсем. Он каждый раз пытался разговорить Оксану. Вот и сейчас. Они едят за столом и мужчина соловьём поёт о своём дне в детинце, а она вяло ковыряет овощное рагу. — Что не так, дворяночка? — Мои родители не дворяне. — Кисло возразила Оксана. Что она помнила из курса истории, так это то, что за незаконное присвоение дворянского титула здесь наказывали похлеще, чем крапивой по заднице. Не горела желанием проверять. — А ведёшь себя, как избалованная девица. — Лет десять уже как не девица. И при чём тут моя избалованность? — При том, что я тебя содержу, а ты ещё обижаешься. Вот такой вот поворот. В 25 отдаться мужчине, не потому что у вас страсть и любовь, а потому что негде спать и есть хочется. А ведь всё не так. Или Мирослав так действительно думает? — Не делай из меня шлюху. Я спала с тобой, потому что ты мне нравился, придурок! А ты меня ещё и избил.

Мирослав отложил деревянную ложку и пытливо заглянул в глаза своей собеседницы. — Я тебя наказал. За дело. — Неужели? Это из-за моего содержания? Я могу подумать о работе. Мужчина искренне расхохотался. Никто из женщин здесь не зарабатывал. Разве что вынужденно.

— И что же ты умеешь? А и правда. Что она могла предложить этому дикому средневековью? Оксана скучала по нормальной работе. В школе она ощущала свою значимость, в переводах — подобие незаменимости… В 11 веке она могла предложить хорошо сваренный суп. Так себе достижение.