— Здравствуй, моя девочка! Как я рад услышать твой голос! Как твои дела?

— У меня все нормально. Сегодня приехала. Спасибо вам от меня и от наших ребят.

И начала рассказ о прошедшей сельхозработе и приезде Иваныча. Он слушал и не перебивал. По ту сторону трубки было так тихо, что я останавливалась и переспрашивала, здесь ли он.

— Здесь я, Валечка. Слушаю тебя, милая.

И вся загорелась от его бархатного ласкового голоса, от слов, от тихого дыхания в трубку. Когда закончила, то он сразу же попросил описать более подробно в письме. Сам же обещал написать уже на домашний адрес. Говорил, что очень скучает и рвется ко мне. Я, слушая его, замирала и даже слегка стонала. Давно не слышала такого, если не сказать — никогда! Да и разве услышишь в наше время предложения, в которых нет слова «люблю», но всЁ ему подчинятся! Всё, о чем он говорил и спрашивал! Я ловила его интонацию, придыхание, манеру произношения и всё это было про любовь!

— Валюша? — услышала его взволнованный голос. — Ты там?

— Да-да! — вздрогнула я, и тут же выдохнула воздух, который давил мне на грудь. Так замечталась. — Я здесь, Сергей Витальевич! Здесь!

Он помолчал.

— А можешь мне сказать «ты» и по имени? — спросил он тихо. — Как тогда!

Я притихла, вспоминая тот эпизод и мой сегодняшний страх, страх за него, за себя и сказала, криво улыбаясь:

— Это невозможно, Сергей Витальевич. И простите тот мой странный порыв. Что-то на меня нашло тогда.

Я замолчала, молчал и он. Потом услышала тяжелый вздох:

— Ну, ничего, Валентина, бывает. — Тут его голос поник и он попросил позвать Иваныча и Глашу.

Я повернулась идти, как заметила тут же внимательные глаза моих домашних Глаши и Иваныча. Оказывается они стояли у меня за спиной.

— Вас! — Протянула им навстречу трубку, а сама расстроенная вышла в коридор. Там прислонилась к двери спиной и слушала весь разговор. Что говорил генерал, не поняла, так как на его вопросы слышался часто ответ: «Да, конечно» или «Хорошо, сделаю». О чем спрашивал и просил, я не знала, но видела напряженные их лица и короткие ответы. Потом Иваныч положил трубку и, взглянув на меня, отвел глаза.

— Сергей Витальевич простился со всеми. — сказал он глухо.

Я стояла, раскрыв глаза, не понимая, почему он не позвал меня и даже не простился лично. Глаша, увидев мое удивление, подошла и обняла.

— Скоро напишет. Не горюй! Время уже кончалось, вот и не подозвал тебя.

Я кивнула, соглашаясь, а потом меня прорвало, и я бросилась к себе в комнату. Там, уткнувшись в подушку, разревелась отчаянно. То ли нервы сдали, то ли усталость добила, но слезы было не остановить. Ко мне никто не посмел войти, видимо понимая, что они будут лишними. Я должна была просто выплакаться.

Вскоре слезы высохли. Я лежала и думала, что правильно всё сделала, не дав ему надежду. Себе тоже, отрезая путь к его чувствам.

— Пусть. — Ввдыхала я. — Пусть думает, что это девчачья блажь. Только я не буду той самой «мелкой хищницей», как в фильме, про которую скажут, чтО мне нужно от пожилого генерала. Ведь не объяснить никому, что он мне запал в душу, что я просто влюбилась! И это надолго, если не навсегда!

Я села на кровати, утерла глаза и сказала себе сурово:

— Надо идти к своим и делать всё, что обычно делают молоденькие вертихвостки, то есть веселиться и посылать всех нА! У меня впереди институт, учеба, юные друзья. Надо вливаться в студенческий коллектив. А генерал? Что ж! Пока его нет рядом, а потом посмотрим. Мне бы дотянуть до окончания семестра! И чтобы зачислили!

Утром, когда я уже встала и прошла на кухню, меня встретила Глаша своей обычной добродушной улыбкой. Заставила съесть плотный завтрак и рассказала, что Иваныч приезжал за вещами для хозяина, так как они уехали ещё по теплу, а сейчас уже холодно и мокро. Сколько будут в командировке неизвестно, потому что испытания затянулись. На вопрос, как себя чувствую, ответила, что хорошо, что отоспалась и отогрелась. Рассказала кое-что из совхозной жизни, особенно благодарила за одежду. Быстро оделась и вышла, сославшись, что надо узнать, когда и где начнутся лекции в институте. Я не хотела видеть на её лице жалостливого участия от вчерашнего действа и поэтому просто смылась, как говорят в моем времени, обещая ей, что постараюсь прийти пораньше.

До ВУЗа добралась обычным путем и «заползла в деканат на плечах» таких же студентов, желающих получить ответы на свои вопросы. Получила список лекций, и номера аудиторий на всю неделю.

Выйдя на лестницу, вздохнула полной грудью.

— Все силы на учебу! — проговорила в пол голоса. — Хватить хандрить! У тебя, старушка, теперь вся жизнь впереди! Вливайся и вкалывай!

Я постояла, посмотрела на резвящуюся молодежь, послушала отдельные выкрики и обрывки разговоров и поняла, что мне очень хочется стать такой же, безмятежной, свободной и отчаянно радостной, как и все молодые ребята вокруг. Что-то дернулось в душе, и адреналин ударил по сосудам, поднимая настроение.

— Надо пробежаться по улицам Москвы. Еще мало что видела. Где тут у нас знаменитый Арбат? А еще и Тверская с Елисеевским магазином! Правда теперь Тверская называется улицей Горького, но магазин остался и назывался Гастроном номер один!

Я проехала в метро до станции Маяковская и вышла на Горького. Это была одна из главных улиц столицы. Здесь располагались множество магазинов, гостиниц и ресторанов. И самый известный — Елисеевский. С нетерпением и даже предвкушением зашла в высокие кованые ворота, и уже с порога, задрала голову, рассматривая произведение искусства русского ампира начала двадцатого века. Купец Елисеев, построивший или скорее пристроившийся к основному зданию, был выдумщик. Зала, которая встречала покупателей, поражала своей грандиозностью и роскошным интерьером. Описать словами можно было только если: