Юноша поблагодарил Дугласа перед уходом, даже неясно, за что. Было уже поздно, но от такси Мэт наотрез отказался. Мужчина не стал настаивать. Он из последних сил сходил в душ, помылся под почти холодной водой, поскольку не было времени настраивать скакавшую температуру, и вскоре вернулся в гостиную. Он даже не помнил, как лег под одеяло. Лишь промелькнула короткая мысль «И что с тобой стало?..». Он уставал. Уставал так быстро.

Я наблюдал за тем, как лениво поднимается из-за горизонта солнце, как его самые первые лучи аккуратной тканью тепла накрывают верхушки деревьев. Было прохладно, кожу кусала влажность, застывшая в воздухе от утренней росы. Поле, меня окружавшее, источало приятный аромат отданного за ночь тепла и пропитавшего его холода. Температура тоже пахнет. И я обожал этот запах смешения тепла и холода. Каждое утро он повторялся – но каждое утро был неповторим. Потому что ветер приносил разные смешения запахов разнотравья. Летом. Зимой это был щекотавший нос акцент мороза, который взметала непослушная поземка. Осенью – влажный туман, поднимавшийся из лощин, из самого сердца кип огромных рыжих листьев. А весной – терпкое испарение промерзшей и оттаявшей почвы, в которой вновь зарождалась жизнь.

Я наблюдал за сказкой зарождения и угасания дня, но за столько лет эта величайшая магия не перестала меня удивлять. И я мечтал, что когда-нибудь меня найдет душа такая же мечтательная, как и я. Мне так не хотелось терять эту красоту, выпускать ее из своего сердца. Хотя он говорил, что я буду вынужден стать убийцей.

Люди.

Могли ли они разрушить это, попади они в этот мир?

И вот мне пришлось попрощаться с этой бесконечностью. Меня покинули. Я долгое время был один, но не ощущал одиночества, вокруг было волшебство природы. Но придя в мир, о котором знал лишь понаслышке, я понял: все кончено.

Мир людей был холодным. Он давил, загонял в тиски, был агрессивным и шумным. Гул, исходящий от автомобилей, не утихавшие ни на мгновение голоса, слепящий свет фар и фонарей, который перекрывал свет бескрайнего неба.

Я потерял звезды. Я был оглушен. У меня больше не было моей вечности, которую я видел каждый день.

Я должен был защищать мир людей. Но я понял, что буду защищать МОЙ мир – от проникновения в него человека.

Я перестал мечтать. Долгими ночами, мучимый бессонницей, я уже не думал о глубоком и мрачном небосклоне, не представлял себе картины будущего. Не видел той красоты, которая окружала меня раньше, а найти новую не мог и не хотел. Что-то иссохло в душе, какая-то жизненно необходимая потребность мечтать. Все стало понятно. В этом мире люди объяснили все, даже смерть, хотя еще не победили ее. Они хотели победить то, что было логическим завершением чего-то столь грандиозного, что люди попросту не могли это понять. Сначала я был зол. Потом я жалел их, ведь не было смысла злиться из-за их неведения. А после я смирился. И мне стало безразлично. Мне стало никак.

Я перестал мечтать. Я пытался найтись в том, что люди создавали веками: в искусстве, в литературе. Но быстро потерял к этому интерес. Книги… Эти волшебные артефакты, дающие другую жизнь тем, чье сердце раскрыто. Но сколько в них было лжи. Одни, самые прекрасные из них, были полны смысла, которого на самом деле не было. Просто потому, что в жизни людей такого смысла нет. Бедные, не от мира сего писатели вложили в свои творения слишком много – и превысили все ожидания своих читателей, переоценили их, дали ложную веру в то, что смысл есть. Другие же, худшие, были полны невнятных попыток объясниться, зачем они написаны. Они оправдывались сюжетом, стилем, искусственной мыслью. Я был разочарован. И я углубился в историю. Это была единственная правда, пусть тоже отраженная через призму человеческого видения свидетелей.

Я перестал мечтать. Это страшное осознание пришло ко мне, когда один день стал напоминать другой. Я пережил столько рассветов и закатов, помня каждое их мгновение, каждый оттенок солнечного света в зависимости от часа. А теперь не мог вспомнить, что делал накануне. Все стало одинаково серо.

Я перестал мечтать. Я попал в мир людей.

Я этого не просил.

– Дуглас, маленький ты бес! Покажись!

Из небольшой хижины вышел пожилой, невысокий мужчина, запахнув накинутый поверх свитера и штанов теплый плащ из кожи и меха. Полноватые бока старика опоясывал ремень, к которому крепился ножик. Мужчина встал на ступеньке, оглядевшись.

– Я слышал, что ты на крыше, слезай. Тебе было велено собрать семена, иначе останешься без ужина.

С округлой крыши хижины посыпались камушки и щепа, принесенные ветром. Вскоре на землю спрыгнул щуплый мальчишка. Немного криво сшитая рубаха оголяла выпиравшую ключицу, в широких штанах утопали явно худые, пусть и крепкие ноги. Через плечо мальчишки была перекинута самодельная тканевая сумка. Грязноватые темные волосы были немного растрепаны, а чумазое лицо было озарено улыбкой. В больших глазах, болезненно обрамленных темными кругами, горела детская радость.

– Я давно все собрал, Эдриен. К нам на крышу прилетели крылята.

– Ну отлично, – вздохнул Эдриен, спустившись по ступенькам и обернувшись к хижине, подняв взгляд и посмотрев на крышу. – Весь мох утепляющий из крыши выклюют, холеры.

– Нет, они еще совсем маленькие.

– А маленькие самые прожорливые. Прямо как ты.

Мальчишка смутился, но спорить не стал. Он постоянно хотел есть, потому что у него был ростовой скачок.

– Прогнал ты их хотя бы?

– Прогнал. Но чем они плохи?

– Крыланы могут привлечь внимание, детеныши могут показаться милыми, но они – еда для охотников.

Дуглас вздохнул, порылся в сумке и отдал Эдриенту семена. На плечо того прилетела маленькая свиристель. Старик коротко коснулся ее крыла и кивнул мальчишке на костер.

– Принеси хворост, ночь обещает быть светлой, лучше заночевать здесь.

Мальчишка кивнул и убежал за хижину. Эдриен в это время принес из самой хижины котел, в котором уже была набрана вода. Дуглас самостоятельно развел костер, помог своему наставнику приготовить ужин. Когда уже стемнело, мальчишка держал в руках плошку, полную ароматного бульона, и дул на нее.