Шрифт:
– Чего, роднуль?
Герман чуть склоняет голову на бок, и его губы прижимаются к моему лбу.
– Ты не боишься, что я влюблюсь в тебя?
В состояние анабиоза в котором я сейчас нахожусь, заминка мужчины меня ни капли не смущает, я заворожено наблюдаю за переливанием камня на кольце в тусклом свете ночников.
– Тебе ответить честно? – задает “неправильный” вопрос, я же изнеженная его ласками, лениво поднимаю на него взгляд, смотрю выжидающе. – Именно этого я и хочу, – секундное молчание. – Так ты уже влюбилась или только намерена это сделать?
Подлец. Каждое его слово пропитано иронией и насмешкой, да он как будто собирается издеваться надо мной, но …. мне глубоко наплевать. Я нахожусь в такой безмятежности, что всё это пропускаю мимо ушей. И отвечаю чисто по инерции:
– Бойся, Герман. Уже. Теперь живи с этим, – хихикаю, прикусывая его кожу и тут же запечатываю укус поцелуем.
Герман мне ничего не отвечает, но я и не настаиваю. Прекрасно понимаю, что с тем, что сегодня произошло между нами, нужно переспать, свыкнуться, осмыслить в конце концов.
Просыпаюсь ночью от чувства тревоги и холода.
В зале темень такая, что глаз можно выколоть.
Не садясь в постеле шарю по кровати рукой, но я и без этого чувствую, что Германа рядом нет. Сердце в груди замирает лишь на миг, а потом срывается в бешеный бег.
Резко сажусь, оглядываюсь по сторонам и только когда зрение хоть немного привыкает к темноте, начинаю видеть очертания предметов в комнате.
Замотавшись в плюшевый плед, я осторожно ступая по полу направляюсь к выходу и, когда подхожу почти вплотную, наконец то догадываюсь почему так темно, дверь плотно закрыта.
Интересно, что может делать Герман глубокой ночью, да за закрытой дверью? Даже спросонья, у меня от неприятного предчувствия засосало под ложечкой, когда в голове промелькнула дурная мысль о том, что он может что-то от меня скрывать.
Толкнаю дверь, гонимая нетерпением узнать побыстрее правду, стремительно врываюсь в кухню и, замераю в дверях.
Герман стоит возле окна, в одной руке держит телефон, в другой сигарету, от кончика которой вверх поднимался тонкой струйкой дым.
Стоит только мне появиться, Герман тут же повернул голову в мою сторону.
– Я тебя все таки разбудил? – пробасил хрипло и приоткрыв окно шире, выбросил окурок на улицу.
– Нет, – качаю головой. – Я сама проснулась.
У меня, глядя на его серьезный вид, тревожно забилось сердечко.
– Что-то случилось? – вглядываюсь в его лицо.
– Да, роднуль, – Герман откладывает телефон, направляется ко мне. – Мне нужно будет уехать. Это важно.
– Господи! Герман, что произошло, – сдавленный голос выдает мое волнение, – что-то с Максимом?
– Нет, – отрицательно качает головой. – Это по-работе.
– По работе, – переспрашиваю и новый сгусток тревожных мыслей из прошлого заполняет мозг. – Герман, скажи со Светланой Петровной все в порядке?
Чувствую, как подкатывает к горлу горький комок. Почему-то всегда, когда вспоминаю про начальницу, мне каждый раз кажется, что ей и ее дочке что-то угрожает.
Герман долго смотрит на меня. И вижу в его глазах, какое-то сомнение. Он как будто размышляет над тем, стоит ли мне сказать правду или все же будет лучше оставаться мне в неведении.
– Все сложно, роднуль. И тебе лучше туда не лезть.
Герман подходит ко мне вплотную и обнимая мое лицо лдаонями, целует.
Правду он мне так и не сказал, что вполне ожидаемо: не доверяет? Или не хочет расстраивать?
– Я волнуюсь за нее, – меня берет злость, почему ему так сложно сказать? Разве я прошу чего-то многого.
– Ась, послушай меня. То что происходит в жизни Светланы… Петровны – это не твоя забота. Она сама под этим подвела черту. Теперь, за свои поступки отвечает.
И тут мне становится действительно страшно. Я открываю рот, чтобы продолжить расспросы, когда:
– Я уже заказал билет, Ась. Через час самолет. Не хочу больше о работе. Хочу только о тебе думать.
И снова мои губы обжигает требовательный с привкусом сигаретного дыма поцелуй.
Я закатываю глаза и отпуская плед, обнимаю мужчину за шею, запутываясь пальцами в коротких волосах на затылке.
Герман подхватывает меня под бедра и моментально перемещает нас в зал, на диван.