— Нагуляться напоследок, — буркнула я. — Проводы холостой жизни.

Дубовский хрюкнул.

— Очень умно было ради этого переться в мой клуб.

— В этом городе есть хоть что-то, что тебе не принадлежит?

— Пока да, — ответил он с такой усмешкой, что меня обдало жаром. Я прижала к щеке стакан с холодным соком, внимательно разглядывая узор на столешнице. Когда я подняла глаза, Дубовский внимательно разглядывал мою реакцию, весьма довольный собой. С удивительной для таких габаритов ловкостью он выбрался из-за стола, подцепил мою руку и потянул за собой. — Пошли, будем тебя наказывать.

— Что?! — встрепенулась я, но всё-таки пошла. Сложно остаться на месте, когда тебя буксирует танк.

Лариса Васильевна осуждающе покачала головой.

Максим буквально протащил меня до кабинета, заставив бежать за ним на цыпочках, а затем втолкнул внутрь. Небрежно, но в коротком движении чувствовалась злость, от которой заныли зубы. Вложи он в толчок хоть чуть силы, я бы отлетела к дальней стене и вывалилась в окно. Впрочем, нет — путь преграждал огромный письменный стол тёмного дерева, за которым в войну можно прятаться от артобстрела. На полированной поверхности в беспорядке валялись бумаги и папки, стоял открытый макбук. Остальная мебель в комнате сияла арктической белизной, холодной, как взгляд, которым я попыталась уязвить Дубовского. Вопреки моим усилиям, Дубовский не уязвился, пришлось отступить к огромному, встроенному в стену, аквариуму.

Я замерла. Снующие рыбки переливались в подсветке всеми цветами радуги, пышные яркие хвосты, похожие на брошенную в воду легчайшую ткань, развевались в движении. Мерное течение подводной жизни убаюкивало. В детстве я могла часами, не отрываясь следить за морскими гадами в океанариумах, вызывала недоумение подружек, когда зависала в гостях не у приставки или коробок с косметикой, а возле аквариума. Несмотря на слёзные просьбы, родители так и не купили мне даже крошечный, на одну рыбку — не знаю, почему. Тогда мне объяснять решения не спешили, а сейчас спрашивать уже нет смысла.

Внизу, у самого пола, сгрудились несколько рыб покрупнее. Чувствуя, как на лицо наползает восторженная улыбка, я склонилась рассмотреть, что же у них там происходит интересного. Край футболки поехал вверх, задираясь, сбоку раздался приглушённый вздох. Раздражённо одёрнув подол, я присела на одно колено — сразу несколько любопытных рыбёшек зависли возле стекла, немо раззевая рты. Представив, что они могли бы сказать, я хмыкнула. Стукнула пальцем в стекло, и рыбки порскнули в стороны, только их и видели.

— Нравится? — В голосе Дубовского проступило искреннее удивление.

— А тебе нет? — Я скосила глаз, не в силах оторваться от созерцания. Как оказалось, хозяин дома тоже знал толк в созерцании, разглядывая мои ноги и очертания под футболкой. От этого пристального взгляда некуда было скрыться. Я вдруг почувствовала себя голой. Встала, пытаясь дотянуть подол чуть ли не до пят, скрестила руки на груди.

— Не стоит волноваться, — насмешливо сказал он, даже не подумав перестать пялиться, — мне нравится твой вид.

— О, прелестно, — вспыхнула я. Самоуверенность этого человека была ядом, по капле отравляющим изнутри. — Лишь бы тебе нравилось, это же самое главное! Плевать, что мне дискомфортно или страшно, или стыдно, или всё сразу.

— Ну вот видишь, сама всё понимаешь, — сказал Дубовский, театрально похлопав моей догадливости. Придушить бы его, да пальцев не хватит, эту шею обхватить.

Я вздёрнула подбородок.

— Если тебе по вкусу такие зрелища, вызови себе шлюху, наряди хоть в это, хоть в ошейник с поводком, и любуйся, сколько влезет. Я на такое не согласна, прояви хоть каплю уважения.

— Ошейник с поводком, значит… — Задумчивый вид Дубовского мне не понравился. Очень не понравился. — Зачем мне тратиться на шлюх, если есть ты?

Вспышка ярости была похожа на молнию. Не соображая, что делаю, я отвесила ему пощёчину.

Вернее, попыталась. Максим перехватил мою руку, стиснул и дёрнул к себе. А чтобы не прилетело с другой стороны, схватил и вторую. Оба моих запястья прекрасно умещались в одной горсти. Воспоминание об Илье всплыло так резко, что я едва не потеряла равновесие и затряслась, будто наступила на высоковольтный провод. Дубовский моментально выпустил меня.

— Ты не так поняла, — сказал он, отходя в сторону. — Имел в виду, что смотреть на тебя гораздо приятнее.

— Есть такая хорошая вещь, как извинения, — пробурчала я, напряжённо следя за ходом движения Дубовского. Он задержался у стола, скомкал пару листов и бросил их в пустую корзину. — Полезная в быту.

— Зачем мне извиняться, если ты уже моя? Вернее, скоро будешь, — возразил он, усаживаясь на диван. Кожаная обивка слабо скрипнула.

Логика была настолько извращённая, что я даже растерялась. И вместо нормальных контраргументов ляпнула первое, что пришло в голову: