— Да, сын, — согласился Илья Витальевич. — Мы в сказке.

Берега ручья были нетронуты. Ни следов, ни грязи, не то что на вырубке, переполненной гниющими ветвями и кучами опилок. Китайцев-заготовителей тоже поразила красота этого места. Или, что вероятнее, занятые своим варварским «бизнесом», они просто не смотрели по сторонам и до ручья не добрались.

— Дальше не поедем, — когда они кое-как привели себя в порядок, предложил Антон. — Только технику гробить. Не вездеходы, всё-таки. — Он усмехнулся. — Предлагаю встать лагерем. И от дороги не слишком далеко, и вода близко.

— От дороги, ну-ну… — сказал Виктор, а Вадим согласно покивал.

— Дожди прошли, — развёл руками Антон. — Подсохнет, лучше будет, проходимее. Ну, то есть я надеюсь.

— Хорошо, — решил Илья Витальевич. — Так и поступим.

— Да! — хлопнул себя по лбу Антон. — Самое главное я забыл!

— Что? — не понял Жогин.

Антон махнул рукой, порылся во внутреннем кармане куртки, затем вынул и гордо продемонстрировал портативный радиометр.

— Я практически уверен, что это именно тот ручей, который нам нужен. Однако, не помешает проверить.

Он подержал прибор у воды, потом поднял и торжественно показал окружающим.

— Всё верно! Фон повышен, это именно тот ручей!

— Давай-ка от воды, друг ситный, — сказал Илья Витальевич сыну.

— Но, па!

— Радиация, опасно.

— И ничего не опасно, — набычился Антон. — Радиация в пределах нормы. Смотри, — он показал радиометр Илье Витальевичу, — показания в зелёной зоне.

— Всё равно, — сказал Илья Витальевич. — Если что, мне Марина голову открутил, а потом я тебе.

— Глупости, — отмахнулся Антон. — У тебя дома фон на треть выше. Я специально замерял.

— Это почему вдруг? — не поверил Илья Витальевич.

— Есть, дружище, такой радиоактивный газ, радон называется, — с умным видом начал Антон. — Образуется при распаде урана и тория, кажется.

— Ну и что?

— А то, дружище, что уран всегда есть в составе гранита, а ты недавно облицовку фасада поменял, как раз гранит поставил. Уран распадается, радон образуется и стекает вниз, он же тяжёлый.

— И что теперь? — потерянно спросил Жогин.

— Ничего! — хлопнул его по плечу Антон. — За месяц-другой вся радиация сойдёт на нет, да и сколько там этой радиации.

Взревели трубы, барабаны забили тревожно, и ворота во внутренние помещения храма отворились. Первыми в два ряда шли, наклонившись вперёд и отставив в сторону одну руку, шестеро нагих девушек, обозначавших священных урмалов. Серебряная упряжь, на головах золочёные рожки, а между рядами — полированного дерева шест, который девушки сами и несли, прихватив второй рукой. С переднего конца шеста скалилась страхолюдная морда, задний конец тащил за собою открытую повозку. В ней сидела старая жрица, тоже нагая, а за повозкой, привязанная за шею цепью, шагала Он Си. Покачивалась из стороны в сторону, голова моталась из стороны в сторону. Опоили жрецы, да и как иначе победить страх?

Ил Су скрипнул зубами. Милую опоили, а его обманули. Сказали, что приболела Он Си, не может выйти на крыльцо храма, в горячке лежит. А оно — вон как…

Барабанщики, блестящие от пота, ускорились. Дум-дум-дум! Ду-дум! Ду-ду-дум! Дум-дум-дум! Ду-дум! Ду-ду-дум! Дум-дум-дум! Ду-дум! Ду-ду-дум! Шорох пробежал по круглому залу, поднялся ярусами вверх, разбился о купол. Люди, собравшиеся в храме, подавались вперёд, тянули руки. Примета такая: если коснёшься храмовницы, то весь год будет тебе сопутствовать удача. Коли тронешь жертву, то удача удвоится и утроится. Вот и стремился всякий попасть в первые ряды. Оттуда, если постараться, то можно и дотянуться. Знали об этой примете жрецы? Наверняка. Процессия двигалась медленно, но всякая дорога когда-нибудь кончается. Завершив круг, упряжка остановилась. Служка выскочил из темноты, с поклоном подал жрице руку, помогая сойти с повозки. Другой отцепил от повозки цепь и встал недвижно, как каменный. Снова заскрипели колёса и девушки-урмалы, увлекая повозку за собой, выбежали из зала. Ворота за ними закрылись.

Жрица подняла руку. Трубы и барабаны замолчали, звуки в зале стихли, настала тишина, которую нарушала только Он Си. Она бормотала что-то непонятное, качала головой, переступала с ноги на ногу, отчего браслеты на её лодыжках тихонько звенели.

— На колени! — сказала жрицы густым, совсем не женским голосом. Толпа одним движением преклонила колени, и Ил Су вместе со всеми. И не хотел, а упал, и даже дышал через раз, так неотвратима была сила приказа.

— Пощади, о Великий Тритон! — заговорила жрица. — Пощади народ свой, ибо черви суть и прах под твоими ногами, коими попираешь Вселенную. Всё от Тебя, предвечный Отец и Мать, и нет мощнее Тебя! Прими жертву нашу, ибо любим Тебя всем сердцем, и отдаём Тебе лучшее, что есть среди нас!

Старуха роняла слова медленно, как камни, и как камни, слова эти бились в огромном храме и головах верующих. После каждого слова коротко стукали барабаны, и тут же затихали.

— Приди, о Великий Тритон! — Голос жрицы взвился под потолок, и огонь факелов дёрнулся, словно испугавшись. — Приди, возьми своё!

Барабаны застучали быстро-быстро. Из тёмных углов выскочили новые служки, ухватились за цепи, выглядывавшие из земляного пола, рванули. Узлами вспухли мышцы на голых спинах, задрожали напряжённые руки и ноги.