— Делать-то что? — спрашивает Кайд. Мой внутренний растафарианин машет рукой, мол, рассла-абтесь ребята!

— Не смейтесь, но давайте как в детстве?

— А как в детстве?

— Вот так!

Я наклоняюсь и делаю вид, что поднимаю камень, псы настороженно поднимают уши.

— Соль, ты же не собираешься убегать?

— Собираюсь! И прямиком в замок! Ну же! Не пасуй! — оборачиваюсь, подмигиваю Кайду, закидываю руку назад. Псы делают по одному робкому шагу к отступлению. — А ну, пошли вон! — кричу, с силой выкидываю руку и разжимаю пальцы. — Бежим!

Псы кидаются назад, но не успеваем мы преодолеть и половины пути, как животные разгадывают подвох. Это всё, мягко говоря, страшно. Ноги путаются в сухих ветках, и сад уже не кажется таким романтичным, как десять минут назад. Да и плакать тут, прикрывшись розовым букетом, совсем не хочется. Мои конечности двигает сверхсила. На каблуках, с не такой уж большой форой, я преодолеваю путь в рекордное для себя время. Кайд и того быстрее. Он уже дергает навесной замок, оглядываясь на меня. За мной следует тяжёлый перестук лап.

Вот! — подбираю с пола кусок кованого украшения, оторванный не то вандалами, не то ветром.

Ловким движением взломщика Кайд сносит петли замка, распахивает дверь, и мы успеваем протиснуться в проём, пока псы ложась на бок, как мотоциклисты, сворачивают к крыльцу.

— Ничего себе! — выдыхаю я. Руки у меня дрожат, а ноги не держат, спускаюсь по стене и сажусь на пыльный пол, прикрыв глаза рукой. Мне больше не смешно, и вот теперь-то становится реально страшно.

— Дыши глубже, — Кайд садится рядом со мной на корточки и касается моей руки. Наверное, он хочет посмотреть плачу ли я, но я настолько иссушена прошедшей ночью, которую провела забившись в гардероб, что теперь с поставками слёз перебои.

— Спасибо за совет, — голос хрипит оттого, как часто я дышала всё это время, а голова отчаянно гудит. Я хочу спрятаться, и да! В нём, блин, спрятаться.

— Кайд, — жалобно выдыхаю я и тянусь, чтобы спрятаться у него на груди. — Почему ты такой дурак, почему…

— Ты мне это уже говорила, маленькая моя Соль, — зачем-то говорит он, и я морщусь от режущей боли внутри. Его слова, как соль на рану.

— Зачем ты так говоришь, зачем называешь меня так, — шепчу я в его пиджак и задыхаюсь от невозможной нежности. Я должна сама это остановить, раз он не смог сделать это резко. — Я так… не могу… Так не могу…

— Маленькая Соль, — без моя, теперь я просто глупая малышка. Вот как умеют всё извернуть слова сильных удивительных мужчин.

— Я не м…

— Маленькая, — он отстраняется и гладит меня по щекам, потом по волосам и губам. И он так же, как я, дрожит, точно в комнате минус двадцать, как минимум. — Маленькая моя Соль… У тебя хоть будет оправдание, почему ты меня не вразумила.

Он… прощается?

Я резко встаю, рушу нашу нежность и смотрю на него сверху вниз.

Он. Стоял надо мной, когда впервые меня увидел. Лежащую на пыльном полу. Смешную. Смеющуюся.

Я сейчас решительнее, но глаза заплаканы и губы опять разъедает, а так всё то же, всё так же.

Он же меня не терзал, не мучил. Од джентельмен. Он мужчина. Он ничего не обещал.

Его подлость только в дрожи рук, во влюблённом взгляде, в редких вырвавшихся на свободу словах, в том, что он всё равно уходит.

— Мне умереть, чтобы ты понял, что я тебе нужна? — холодно интересуюсь я. Не знаю откуда этот тон. Быть может, что-то выращенное Томпсонами, быть может, что-то от фамильной гордости. — Зачем ты пришёл?

— В календаре…

— Там была галочка и подписано место. Ты не мог сюда ехать по делу… Ты бы не стал. Ты бережешь своё время. Ты знал, что тут буду я.

Он кивает и, будто с чем-то смирившись, садится туда, где недавно сидела я. На пыльный пол, прислонившись спиной в двери. За дверью собаки, и мы тут заперты. И мы всё решим.

— Ты не спал ночью. Почему?

— Ты сама знаешь. О тебе думал.

— Снова?

— Снова? — переспрашивает он.

— Не думаю, что ты спал в первую ночь, когда я от тебя ушла.

— Не спал.

— Почему?

— Потому что думал о тебе.

— Почему?

— Потому что не мог не думать.

— По-че-му? Почему? Ответь!

— ЧЕГО ты ждёшь? — будто на школьницу кричит с высоты своего мужского авторитета. Сейчас он вправе надо мной посмеяться, я подставилась. — Что я скажу, как люблю тебя?

"Как люблю?"

Он не сказал… он не отрицал. Он не отрицает, что любит.

Или я придумала. Снова.

— Что ты обьяснишь, почему ты сидишь тут и…

— Почему по-твоему, Соль? — он встаёт и берет меня за плечи, прижимается лбом к моему лбу и не стоит на месте. Качает головой, гладит руками мои предплечья, плечи, талию, шею. Я ощущаю его руки, они заколдовывают меня.