Кафе лейтенанту понравилось с первого взгляда. В нем преобладал любимый Харвичем бледно-сиреневый цвет, да к тому же стены были расписаны примитивными картинками - пейзажами и натюрмортами. Розовато-сиреневые скатерти на круглых столиках, ярко-сиреневые стеклянные вазы с белыми и светло-желтыми цветами, зелень листьев, белые стулья... У дверей землянина встретил официант в белой куртке и сиреневых свободных брюках.

– Нам очень приятно, что вы решили посетить наше кафе, - сказал официант, шелестя беловатыми крыльями, и его острое мышиное личико светилось при этом такой искренней радостью, что Харвич невольно широко улыбнулся в ответ. Но все же он решил немного охладить энтузиазм официанта.

– Ну, когда к вам явится целая толпа бескрылых, вряд ли вы будете так уж рады, - сказал он.
– Они вас доведут своими капризами!

Официант рассмеялся.

– Да ведь и крыланы далеко не ангелы, - ответил он.
– Прошу вас, куда вы хотели бы сесть?

Харвич огляделся. Посетителей в кафе было немного, и свободных столиков более чем хватало, но ведь ему позарез нужно было хоть с кем-нибудь поговорить...

– А ничего, если я подсяду к кому-нибудь?
– спросил он.
– Понимаете, я ведь на вашей планете впервые, и...

– О, разумеется!
– понимающе откликнулся официант.
– Вон там, у окна, сидит наш постоянный клиент. Он старый человек, очень одинокий, и любит поговорить. Но должен вас предостеречь: он слишком любит поговорить.

– Вот и хорошо!
– обрадовался Винцент.
– Мне у вас все очень интересно, я с удовольствием его послушаю.

Официант кивнул, и Харвичу показалось, что он рад за старика. И в следующую минуту лейтенант уже сидел напротив старого крылана в темно-синем строгом костюме. Почти черные крылья мыши свисали по обе стороны спинки мягкого белого стула. Харвичу понравилась общая цветовая гамма. Он любил контрасты.

Выждав, пока Харвич и официант подробно обсудят заказ, крылан приступил к беседе.

– Вы позволите мне представиться первому?
– спросил он.
– Или на вашей планете другие правила хорошего тона?

– Меня зовут Винцент, - тут же сообщил Харвич, отлично заучивший все инструкции, полученные в Управлении. А инструкции эти гласили, что правила хорошего тона на Димее в основном такие же, как и во всех разумных мирах. Младший должен оказывать уважение старшему, и уж конечно, первым называть свое имя.
– Я слишком молод, чтобы вы мне представлялись первым, - пояснил он.

– О!
– в черных, глубоко сидящих глазах крылана мелькнуло что-то, непонятное Харвичу. Но во всяком случае, старик не обиделся и не рассердился.
– Рад это слышать. Но, поскольку я впервые в жизни так близко вижу двуногого прямоходящего, я, естественно, не в состоянии определить ваш возраст. А мое имя - Лон-Гир.

И началась беседа...

О чем только они не говорили! Харвич, несмотря на основательную сумму знаний, вколоченную в его память перед командировкой, прекрасно понимал, что ему известен лишь некий каркас, и что познакомиться с настоящей жизнью крыланов невозможно даже в Особом отделе Управления Федеральной безопасности. Конечно, все то, что собрали дипломаты, долгие годы готовившие Димею ко вступлению в Федерацию, особисты знали. Но все это оставалось голой схемой. И для того, чтобы наполнить ее дыханием, необходимо было соприкоснуться с крыланами, заглянуть в их дома и души, прислушаться к шороху их тонких перепончатых крыльев, присмотреться к странным траекториям их полета... и, конечно, вникнуть в их искусство.

И вот тут-то и обнаружилась точка преткновения.

Когда разговор, текущий по принципу свободной ассоциации, повернул к росписям на стенах кафе, Харвич сказал:

– Я вообще-то люблю примитивную живопись, но предпочитаю более яркие краски. Здесь все уж слишком пастельное.

– Примитивную?
– непонимающе глянул на него Лон-Гир.
– Что вы имеете в виду?

Харвич немножко растерялся.

– Ну, все сразу, наверное, - неуверенно сказал он.
– Линию, цвет, объемы...

– Росписи на этих стенах выполнены одним из самых известных на нашей планете художников, - суховато сказал Лон-Гир.
– И я никогда не слышал, чтобы его обвиняли в примитивизме. Наоборот, он принадлежит к числу наиболее сложных, философски мыслящих живописцев.

Харвич немного подумал.

– Может быть, мы говорим о разных вещах?
– предположил он.
– Вот, например, этот натюрморт.
– Он ткнул пальцем в ближайшую к ним стену. Говоря "примитив", я имею в виду, что, скажем, вот этот контур... ну, его линия слишком изломана, в ней нет плавности... Знаете, мне трудно об этом рассуждать, я ведь не искусствовед, я говорю просто о собственном восприятии...

Лон-Гир довольно долго молчал, поглядывая то на Винцента, то на натюрморт. Потом старик наконец заговорил - медленно, словно тщательно обдумывая каждое слово.

– Мне очень хотелось бы понять, что именно видите в этой картине вы. Но, похоже, такого понимания не будет.

– Почему?
– удивился Харвич.

Лон-Гир чуть заметно усмехнулся.

– Знаете, ваши дипломаты... Да, они долгие годы посещали нашу планету, вели переговоры, и многие из нас видели гуманоидов - издали. Но я почти уверен в том, что дипломатов интересовали только принципы общественного устройства, поскольку именно это - основа для вступления в Федерацию.