На самом деле я не знала, что верно… В данный момент я была уверена лишь в одном: никогда в жизни я больше не притронусь к алкоголю.

Моя теория о тюремном заключении терпит крах, когда мы подъезжаем к высокому кованому забору, за которым виднеется зеленая лужайка с идеальным газоном и огромное белое здание буквой П. Это место больше похоже на санаторий, чем на тюрьму. Но тогда что здесь делает Грушевский? Может, это какой-то ВУЗ и слухи были отчасти верны? Он поступил в другой универ, правда, не в штатах, а у нас?

Торопов достает телефон и сообщает кому-то, что мы подъехали. Огромные ворота плавно разъезжаются, а я едва не вываливаюсь из машины, пытаясь разглядеть табличку на входе. Мужчина привез меня в Реабилитационный центр “Вверх”. На секунду меня сковывает паника, когда я начинаю подозревать, что история с Грушевским лишь подвох и приехали мы сюда потому что отец решил принудительно “излечить меня от ошибок”. Но затем я перевожу взгляд на расслабленное лицо Льва Игоревича и тоже расслабляюсь. Нет, он бы так со мной не поступил. Тогда что? Грушевский здесь лечится?

Навстречу нам выходит мужчина в белом халате, пожимает руку моему спутнику и бросает любопытный взгляд на меня.

— Вообще-то, встречи нашим пациентам не положены, — хмурится он. — Тем более, встречи, которые могут пошатнуть их и так неустойчивую психику. Но мой друг очень просил об услуге и поручился за вас

— Еще раз спасибо, что пошли навстречу Владимиру Николаевичу, — кивает Торопов.

— В комнате будут камеры, — бросает доктор. — Обыскивать мы вас, конечно, не будем, но если вы рассчитываете что-то передать своему другу, то советую оставить эту затею.

— Я просто хочу с ним поговорить, — успокаиваю я его. — Я к нему даже подходить не буду.

Мужчина бросает на меня очередной любопытный взгляд и вздыхает:

— Постарайтесь не задерживаться. Ян показывает хороший результат сейчас, не хотелось бы, чтобы эмоциональный всплеск откинул его на пару месяцев назад.

— Я постараюсь, — тихо обещаю.

С опаской толкаю белоснежную дверь и осторожно шагаю внутрь. Интерьер внутри, как и остальная клиника, стерильно белый. Даже футболка и штаны на Грушевском белоснежные и от этого создается впечатление, будто я попала на съемки какого-то фильма о будущем, либо в секту. Да, скорее это второй вариант.

— Ты? — Ян даже привстает от удивления.

— Не ожидал? — слабо улыбаюсь я. Я долго думала как начать с ним разговор, но решила подождать с обвинениями и сначала выслушать его версию событий. Я все еще надеюсь, что сейчас он развеет мои сомнения и заверит меня, что между нами тогда ничего не было. Если же было… тогда мне будет наплевать на предупреждение врача и пусть наш разговор отбросит его прогресс в лечении хоть на несколько лет назад, церемониться я не собираюсь.

— Не ожидал, — кивает он. — Думал, может отец соизволит со мной поговорить. Но судя по всему, он продолжает делать вид, что в его идеальной семье все так же под контролем.

— Мне жаль, — зачем-то произношу я. Не знаю, почему меня так удивляет, что не у одной меня проблемы в отношениях с родителями… В наших кругах сложно найти хоть кого-то с идеальной семьей. Или, может, так у всех и деньги не причем? Нормальные семьи, они, вообще, существуют?

— Если ты пришла извиняться за своего Скалаева, то зря время теряешь. Самое удивительное, я блин, на него и не злюсь особо. У меня той весной реально башню срывало. Батя вконец достал… Да и на тебе меня переклинило. Ты уже, наверное, догадалась как я здесь оказался?

— Наркотики? — уточняю я, вспоминая все слухи. Тогда я была уверена, что это лишь больная фантазия наших студентов, но сейчас я понимаю, что это не так.

— Ага, — устало кивает он. — Иногда кажется, что это единственный способ… Черт, как же хреново-то.

Он устало трет виски и опускает голову на лежащие на столе ладони.

— Зачем ты пришла, Алиса? — раздраженно спрашивает он.

Я вздрагиваю от такой резкой смены настроения, но и не думаю отступать.

— Расскажи мне о том вечере.

Судя по тому, что Грушевский не просит меня уточнить что я имею в виду, он прекрасно понял о чем я.

— Прежде чем ты начнешь обвинять меня во всех смертных грехах, напомню — ты сама ко мне пришла.

— Я помню, — во рту сухо и от этого голос хрипит. Сколько бы я себя не готовила к этому разговору, а все равно он дается нелегко. — Но я же предупреждала тебя, что хочу лишь сделать фото. Я же говорила…

Запинаюсь и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. От одной мысли, что он сейчас может подтвердить мои самые ужасные опасения мне становится нечем дышать.