Мать девочки нашли лежащей в камине, но ожогов на ней было немного. То ли она сама сбила пламя, то ли одежда была влажной, но, как ни странно, женщина мало пострадала. Её поместили в больницу, потом перевели в клинику для умалишенных, потому что говорила женщина странные вещи.

Пинар отправили в закрытую школу. Пару раз девочка посещала мать. Но та стала от лекарств вялой, только глядела в стену, ласково гладила дочь по золотым локонам и тихо бормотала небылицы. Однажды мать, глядя прямо в глаза Пинар, чётко проговорила: «Ты тоже так сделаешь. Как я. Потому что ты такая же».

А потом, в очередное посещение матери, Пинар отвели за корпус больницы, где была небольшая часовня при старом кладбище. И показали свежую могилу. На ней было фото мамы ещё до болезни. Со снимка глядела весёлая жизнерадостная женщина, полная сил. Она смеялась, поправляя шляпку на голове. Так Пинар увидела маму в последний раз.

Когда девушка выходила из ворот больницы, её догнала медсестра и отдала вещи матери: расческу с поломанным зубчиком, которой женщина часто расчёсывала дочери волосы; зеркальце с ручкой, треснутое посередине; пару бигудей; пачку документов и остановившиеся часики на цепочке. Всё это было завёрнуто в мамин платок, который она в любое время года носила на шее.

Вернувшись в школу, Пинар долго перебирала доставшееся ей от матери богатство, вспоминая светлые дни своего детства. Но дороже всего ей был платок. Она развернула его: от долгой носки он выцвел, во многих местах покрылся дырочками, но было в нём кое-что важное — он пах мамой. Пинар долго водила по его дырочкам пальцем, всё время утыкаясь в одну — самую большую, словно выжженную, с краешку. Она напоминала девушке звёздочку. Больше Пинар с платком не расставалась. Она с ним спала, ходила на уроки или прогулки. Платок всегда был с ней.

Когда девушке исполнилось восемнадцать, она вернулась в свой дом. Пинар почти ничего не поменяла в обстановке, только сделала генеральную уборку. Мамин платок она поместила в рамку под стекло и повесила в коридоре. Когда Пинар возвращалась откуда-нибудь, или уходила, девушка всегда смотрела на платок, и ей казалось, что сама мама благословляет её в путь или тепло встречает на пороге.

Потом Пинар закончила курсы стенографии, и её взяли секретарём в Королевское геологическое общество, где она и проработала всю жизнь. Ей было интересно ездить в экспедиции, она с удовольствием помогала в исследованиях. Но с не меньшим удовольствием потом возвращалась в свой дом в Пензансе, где ей никто больше был не нужен. Так прошла её жизнь.

Пинар открыла глаза. Призрак мамы исчез, растворился вместе с воспоминаниями. Мама сошла с ума. От тревог, от жизни. Но сама Пинар, почему её так тянуло встать в камин? «Ты тоже так сделаешь…», — вспомнила она слова матери. «Я точно больна, у меня жар», — потрогала Пинар свой лоб. Он был горячий. Женщина пошла на кухню, выпила таблетку аспирина и, проверив замки на дверях, поднялась к себе.

Закуталась в одеяло, слушая, как дождь отстукивает дробь по черепице, и постаралась заснуть. Но всё тело ломило, Пинар никак не могла найти удобной позы. Сон не шёл. «Кручусь, как больная собака на лежанке, — сердито думала она, — мне бы сейчас хоть немного покоя. Почему его нет? Что меня так тревожит?» Ответ неожиданно пришёл сам. Ей нужен был платок матери. Прямо сейчас. Нет, сейчас же!!!

Пинар вышла из спальни и прислушалась. В доме было тихо. Но вдруг снизу раздалось шуршание, потом звук тихого щелчка и сердце Пинар остановилось.

Но нет — это кукушка из часов прокуковала два раза.

Пинар шла по коридору крадучись, тихо ступая на менее скрипучие половицы пола в шерстяных носках с забавными помпонами. Ей казалось, что в доме кто-то есть. Она почти была уверена в этом.

Неторопливо спустилась по лестнице, медленно, уняв дрожь в руках, отдёрнула штору в гостиную. И… ничего. Одинокий фонарь за окном качало от ветра, от этого блики дождя играли на оконном стекле и по стенам прыгали тени. Тепло, тихо. И одиноко.

Пинар выдохнула и решительно прошла в коридор, щёлкнув выключателем, сняла со стены раму, один из крючков не поддавался, тогда она без колебаний дёрнула за деревяшку, рама развалилась и мамин платок выскользнул. Она подхватила его, ткнулась в него лицом, как это делала в детстве, потом повязала его на шею. На душе стало ясно и спокойно.

И вдруг Пинар поняла, где находится вторая плитка с камина, та, отколотая. Женщина явственно увидела её в сарае, на одной из полок, заваленную мусором и покрытую толстым слоем пыли. Пинар посмотрела за рыдающее окно, поёжилась, но засунула ноги в калоши, накинула плащ и решительно открыла входную дверь.

Она думала, что просто откроет дверь сарая, постоит на его ступеньках, глядя в черноту, ведь там темно, а у неё нет работающего фонаря. Постоит и побоится зайти. Но нет. Ноги сами несли её… Как она нашла эту плитку в кромешной темноте? В любом случае, домой она вернулась быстро. Держа в руках холодный квадрат плитки.

На ней тоже были медные буквы. Две. Но понять их она не могла. «Решу завтра», — подумала Пинар. Она поднесла плитку к камину и поставила её к сестре. Та легко вошла в углубление и заняла своё место, будто была здесь всё время. Женщина старательно протёрла ладонью плитки, полюбовалась — вот теперь всё замечательно!