— Почему я здесь? — был мой второй вопрос.

— Ты храбро бился с братом султана, Малек-Аделем, и Малек-Адель просил султана о милости — оставить тебя живым. Он тоже лежит в соседнем шатре и тоже пошел на поправку.

Ник замолчал. Картины этого, теперь уже достаточно далекого прошлого проносились в его памяти. Последствием тех тяжелых ран было то, что иногда, восстанавливая в памяти прошлое, он как бы уходил из сегодняшнего мира. И теперь его взгляд остановился. Беатрис знала об этом. Она погладила его руку. Но Ник не возвращался. Он был там, в Палестине, в шатре курдского султана. И воспоминания не отпускали его.

Я попробовал привстать, но силы мои были еще так слабы, что голова закружилась и я вновь откинулся на атласные подушки.

— Це, це, це, нельзя так делать, — засуетился лекарь. — Раны снова откроются и начнется кровотечение. Слава Аллаху, мне удалось спасти тебя, рыцарь, я с таким трудом остановил кровь.

— А что мой соперник, — спросил я, — в каком он состоянии?

— Почти в таком же. Вот я и хожу из одного шатра в другой.

— Он пришел в себя?

— Пришел, пришел. Про тебя спрашивает. Вы так славно убивали друг друга, что теперь стали как кровные братья, — с ехидством сказал лекарь.

Прошло еще несколько дней. Крепкий молодой организм брал свое. Я уже не только самостоятельно садился на постели, но и вставал и, опираясь на плечи немого чернокожего слуги по имени Мевлуд, которого теперь приставил ко мне лекарь для ухода, делал несколько шагов по шатру. Но пока это давалось мне нелегко.

После таких «прогулок» я валился на постель и долго приходил в себя. Лекарь приходил, произносил свое «це, це, це», поил меня какими-то настоями, жгучими и горькими, и оставлял инструкции по уходу чернокожему Мевлуду. Каждое утро мне приносили большую чашу крепкого бульона с требухой. Эта еда, по мнению лекаря, должна была способствовать быстрейшему укреплению костей.

И вот, спустя три недели, проснувшись утром, я вновь почувствовал себя сильным, крепким, как и раньше. Выздоровление произошло как-то скачком, как будто все внутренние силы одновременно воспряли и пробудились к активной жизни.

Я не встал, а вскочил с постылой постели, быстрыми шагами прошел по шатру и намеревался уже выйти из шатра, когда Мевлуд, с ужасом смотревший как нарушаются все инструкции, с мычанием отчаяния бросился ко мне и жестикуляцией объяснил, что сейчас позовет лекаря, а там пусть больной делает то, что предпишет тот.

Я согласно кивнул головой и Мевлуд пулей вылетел из шатра. Через несколько минут он вернулся с лекарем. Лекарь, с кислой миной на лице, велел мне лечь и начал свои ощупывания. Выражение лица его менялось от скептического к удивленно-восторженному. Наконец он оставил меня в покое и, вытирая после осмотра руки о поданое ему Мевлудом полотенце, напыщенно сказал:

— Да, пранг, тебе повезло что ты встретился с лучшим на Востоке лекарем. Я не могу сказать, что ты стал таким же, каким был до ранений. В голове у тебя что-то осталось не так, — и он повертел пальцем у виска. — Но я думаю, что и до этого там было все не так прекрасно. Иначе, что бы тебя понесло в пески Палестины. Так что живи теперь, убивай себе подобных, пока тебя тоже не убьют. Прощай, пранг, в моей помощи ты больше не нуждается. Мевлуд будет продолжать ухаживать за тобой. Я дарю его тебе.

И с этими словами лекарь так быстро вышел из шатра, что я не успел даже поблагодарить его.

Не прошло и получаса, как откинув полог шатра, туда вошли двое слуг. Они несли ворох роскошной одежды, рыцарские доспехи, оружие. Разложив это все на постели передо мною, пребывавшем в изумлении, они, сложив руки на груди, сказали, что все это посылает прангскому рыцарю их господин, светоч Востока, брат великого султана Салах-ад-Дина, Малек-Адель. И попросили меня выглянуть из шатра. Продолжая удивляться, я выполнил их просьбу. В двух шагах от себя я увидел еще слугу, который держал под узды великолепного арабского жеребца с крутой шеей и тонкими ногами. Жеребец вскидывал голову, косил глазом и нетерпеливо ржал. Я выскочил из шатра, взял поводья из рук слуги, похлопал жеребца и вдруг неожиданно для самого себя вскочил в седло. Жеребец в первый момент взвился на дыбы, но через несколько мгновений, почувствовав твердую хозяйскую руку, стал смирно.

Все трое слуг стояли около шатра. Старший из них поклонился и сказал:

— Наш господин передал нас в услужение тебе. Теперь мы твои слуги.

Я внимательно посмотрел на него. И ничего не сказал, только кивнул головой. Я и раньше много слышал о благородстве самого Саладина и его ближайшего окружения. Теперь испытал это на себе. И почему-то вдруг вспомнил ту несчастную мусульманскую старуху, которую благородные рыцари сожгли перед битвой. Эта жертва не принесла нам победы.

Я вернулся в шатер. Мевлуд помог мне облачиться в новые восточные одежды. Потом подвел к большому кованому сундуку в углу шатра и откинул крышку. В крышку сундука было вделано полированное металлическое зеркало. На меня смотрел из зеркала незнакомый восточный рыцарь, бледный, с длинными волосами, раскиданными небрежно по плечам. Я не узнавал себя. Изменился мой внешний вид. Но я чувствовал, что и внутри меня что-то изменилось. Но что, пока я не мог этого понять.

На следующий день Ник уже довольно легко вскочил в седло. Он решил проехаться по лагерю. Нику было неизвестно, что ему можно, как пленнику Саладина, а что запрещено. Но он понимал, как рыцарь, что он почетный пленник и мысль о побеге не приходила ему в голову. Да и все то время, пока он лежал израненный в шатре, ни разу он не вспомнил о своих собратьях по оружию. Наоборот, этот внезапно открывшийся перед ним мир другой стороны интересовал и волновал его. Ник проехал почти весь лагерь. Никто не остановил его. Он выехал за линию шатров и увидел, что там находится ристалище. Какой-то одинокий воин верхом скакал по полю и проделывал упражнения с мечом. Его посадка на коне, конь странной рыжей масти показались Нику знакомыми. Издалека увидев Ника, всадник повернул коня и поскакал к Нику. Ник остановил коня и стал ждать. Всадник подъехал к Нику почти вплотную. Это был молодой человек с правильными и привлекательными чертами лица, смуглый, красивый в своих необычайных восточных одеждах. Впрочем, Ник был тоже в таких. Всадник улыбался.