— Да, у меня тоже имеются на этот счет определенные сомнения. Ник, я полагаю, вы должны быть все же осторожнее. Помните, по дороге вы, пересказывая мне рассказ шейха, сказали, что он почему то считал, что вам д`oлжно опасаться убийц из Индостана. Пока вы столкнулись с выходцами из Индостана только в лице нашего португальца из Гоа и его Педро, за которыми стоит магараджа из Гоа. Но шейх сказал, что они не представляют опасности.

— Да, — задумчиво сказал Ник. — Постараемся, пока мы здесь, с помощью профессора Ключевского и Ивана Александровича, которому, надеюсь, станет получше, побольше узнать о этих странных событиях в их историческом прошлом. Мне кажется, нам не хватает знаний. Кстати, Аполлинарий, как ваш приятель Анзор? Он же отправился к себе домой? Надо сказать, он показал себя молодцом и искупил свои грехи. И мальчишки его оказались на высоте.

— Ну, во-первых, я предупредил его, чтобы держал язык за зубами. Но вряд ли это поможет. Его женушка, конечно, вышибет из него рассказ о том, что он тут делал. Во-вторых, он получил щедрое вознаграждение. Я сделал это нарочно, чтобы он и его дражайшая половина поняли, что разбой это не то дело, можно и на каторгу загреметь. Да тут, правда, разбой дело привычное. Я знаю, что в охране самой вдовствующей императрицы ее любимец, красавец Омар, раньше занимался разбоем на большой дороге. Эти сведения ей предоставили, но она сказала, что уже знает об этом и что сам Омар ей и рассказал. Кроме того, Ключевский сказал, что расскажет об Анзоре великим князьям и постарается как-то его отметить его подвиги.

На следующий день рано утром из госпиталя прислали солдата с сообщением, что Ивану Александровичу стало значительно лучше и он просит навестить его. Госпиталь находился в нижнем Абастумане и Ник вместе с Аполлинарием отправились туда пешком. По дороге они решили, что Ник зайдет в палату к Ивану Александровичу один, как старый знакомый, которому безусловно доверяют, а Аполлинарий останется снаружи — на всякий случай вести наблюдение.

Госпиталь был расположен на правом берегу Абастуманки. Здание было добротно сложено из тесаного камня, толстые стены в редкие жаркие дни абастуманского лета сохраняли приятную прохладу, а зимой тепло от хорошо протопленных печей. Все в этой части Абастумана было прекрасно продумано — ванное здание со многими процедурными, так как Абастуман славился не только прекрасным воздухом, но и тремя замечательными природными источниками минеральной воды, что привлекало сюда больных, бассейн в закрытом помещение и вот этот госпиталь.

Они перешли через Абастуманку по красивому мостику, нависающему над небольшим водопадом под скалой и пошли по дорожкам, посыпанным красным песком мимо ухоженных газонов и молодых лип и платанов к госпиталю.

Аполлинарий зашел вместе в Ником внутрь. Там их встретил молодцеватый молодой доктор с веселыми глазами. Аполлинарий остался в коридоре, вылизанном так, что страшно было наступать на эти блиставшие чистотой полы. Никого больше в коридоре не было. Доктор провел Ника в палату, где на удобной постели с грудой подушек уже полусидел Иван Александрович.

— Ну вот, Иван Александрович, — воскликнул радостно доктор, — вот и посетители уже ходят, скоро и дамы появятся с визитами, скучать вам у нас не придется! Ну, для первого визита получаса, наверное, будет достаточно, — и он выразительно посмотрел на Ника.

Ник согласно кивнул, пододвинул стул поближе к постели больного и сел. Доктор тут же исчез, оставив их наедине.

— Николай Александрович, вы спасли меня, — тихо, со слезами на глазах, сказал Иван Александрович. — Я должен вам рассказать, что со мной приключилось. Только, боюсь, рассказ мой будет нескладен.

— Ничего, Иван Александрович, ведь это только наша первая встреча, — успокоил его Ник. Постепенно вы все вспомните.

— Да, да. Я плохо помню, как у меня в квартире появился мой брат. Я только помню, что мы с ним уже сидели на диване, после моего первого испуга и шока, вызванного его появлением. Он снял с шеи и показал мне медальон. Я знал о существовании такого медальона со слов маменьки и не только со слов. Второй точно такой же медальон она хранила у себя в шкатулке. Показала его мне она впервые в мой последний приезд и предложила забрать. Правда и то, что я не придал этому никакого значения и тут же забыл о нем, посчитав, что маменьке приятны эти воспоминания, пусть медальон будет у нее. Но как только брат показал мне медальон, я тут же его вспомнил. Он очень коротко рассказал о своей предыдущей жизни, сказал, что он назначен выполнять какую-то миссию и я, только я, могу ему помочь. Я был, естественно, очень взволнован встречей с братом, мне хотелось каких-то рассказов, бесед, но он был очень сух и, надо сказать, требователен. Мне это сразу же показалось странным. Я спросил, чем же я могу быть ему полезен. Тогда он спросил меня, знаю ли я тайные языки, он наводил справки и узнал, что я, который оказался его братом, лингвист и знаток тайных языков. Ну, я объяснил ему, что кое-чем интересовался, но это такое море знаний, что ни в чем нельзя быть уверенным.

В этот момент нашего разговора как будто холодом дохнуло из дверей, я обернулся и увидел этого страшного человека. Он источал огромную энергию. Я очень чувствителен к таким вещам и мне стало страшно. Мне показалось, что мой брат тоже как-то внутренне сжался при его появлении.

Этот человек, не обращая на меня никакого внимания, как будто я был неодушевленным предметом, знаком подозвал к себе моего брата. Я увидел, что он как то сразу изменился в лице. Так вот, этот человек, которого звали Виктором, полностью подавил волю моего брата. Страшный человек! Он велел нам немедленно собираться, переодеться в дамское платье и тихонько выходить через черный ход к экипажу. Сам он живо стал собирать вещи в большой саквояж, потом снял картину со стены, ту, на которой был изображен фламандский рыцарь, грубо вырвал ее из рамы, свернул в трубку и сунул в саквояж. Я уж не перечил, не стал говорить, по какому праву он распоряжается в моем доме.

Ник внимательно слушал, не перебивая и не задавая вопросов. А Иван Александрович продолжал свой рассказ, постепенно успокаиваясь. Видимо, пережитое давило на него и рассказывая свои злоключения, он как бы перекладывал их на другого человека. Очевидно было, что он был очень чувствительной натурой.

— Мы выехали из города и вскоре остановились у одного из духанов, чтобы взять провизию на дорогу. Мне удалось незаметно сунуть хозяину духана записку для вас, я был абсолютно уверен, что вы станете разыскивать меня. Потом мы долго тряслись в экипаже, пока, наконец, не добрались до Ахалциха. Там мы оставили экипаж и пересели в повозку, которая принадлежала какому-то мрачному типу, знакомому Виктора. Да, только после Ахалциха Виктор разрешил нам переодеться в мужское платье. Всю дорогу мы молчали. Как только я пытался начать разговор с братом, следовал окрик Виктора. Он, видимо, хотел контролировать все, о чем мы будем говорить. Это было ужасно. Наконец, вконец измученные дорогой, мы добрались до Абастумана. Это теперь я знаю, что это был Абастуман. А тогда, совершенной разбитый, в темноте, я и понятия не имел, куда, наконец, мы приехали. Хотя знал, что конечным пунктом нашего назначения был Абастуман.