И точно, я просто забыла. Значит, мне не удастся увидеть Беатрис до ее возвращения. Может, оно и к лучшему. Может, ей нужно время подумать о том, что она затевает, о возможных последствиях. А потом в сознании что-то сверкнуло. В самом отдаленном уголке мозга начала формироваться крохотная завязь мысли, смутный намек на идею.

Я вышла на сцену, и раздались аплодисменты, которые долго не затихали. Трудно объяснить тем, кто никогда не испытывал подобного, как действует обожание совершенно незнакомых людей, но самое близкое ощущение — будто на тебе Божье благословение.

Наконец организаторам удалось утихомирить аудиторию, и я начала шестые за последние дни публичные чтения.

В тот день, когда я слетела с катушек, было холодно. Я помню, потому что надела тогда парку с капюшоном, и никто не счел это необычным или подозрительным. Я сделала все, о чем обычно читаешь в романах. Позвонила Беатрис на городской телефон и прослушала двадцать один гудок, после чего вызов автоматически сбросился. Потом я приехала к ее дому и позвонила с мобильника. Снова безрезультатно.

Я вошла через подземную парковку, трижды позвонила в домофон и уже намеревалась набрать код, открывающий входную дверь, от которой наверх вела лестница, когда через эту самую дверь вышла молодая женщина. Она едва взглянула на меня, голова у нее была опущена. На ней было одно из вездесущих темно-синих шерстяных пальто с капюшоном. Когда она придержала для меня дверь, я заметила слегка потрепанную манжету. Я решила, что она вряд ли здесь живет, хотя в руках у нее был мешок с мусором.

На дверях квартиры Беатрис все еще сохранился старомодный звонок: медный кружок с маленькой выпуклой кнопкой в центре. Я нажала на него всего дважды: хотя мне было любопытно, слышен ли другим жильцам его пронзительный звук, я подумала, что не стоит привлекать к себе внимание, и потому ограничилась этим.

Наконец, удовлетворенно убедившись, что дома никого нет, я достала из кармана ключ и открыла дверь.

«До чего же странные звери — дома», — подумала я не в первый раз. Они пронизаны энергетикой своих обитателей, и квартира Беатрис не стала исключением. Раньше я ни разу не бывала тут в одиночестве, и сейчас все ощущалось совершенно иначе. Тишина, в которую я погрузилась, казалась слегка неуютной, определенно негостеприимной, и не только потому, что никто меня сюда не приглашал. Квартира ощущалась более пустой и холодной, чем следовало бы, даже слегка обвиняющей. У меня даже мурашки побежали, так что застревать тут я не собиралась.

Я без проволочек направилась наверх, чтобы заняться тем, ради чего явилась. Мне было совершенно ясно, с чего нужно начать. Я намеревалась выполнить свою задачу настолько быстро, насколько возможно, и сразу же убраться.

Накануне, во время разговора с Фрэнки, у меня возникла идея. Я по-прежнему не оставляла надежды убедить Беатрис, что ее намерения по отношению ко мне совершенно бесчестны, да и ей самой они, возможно, не пойдут на пользу, но теперь у меня появился и запасной вариант. Если она продолжит так предательски себя вести, мне нужно будет попросту все отрицать. Это же так понятно: у Беатрис не хватило великодушия смириться с успехом своей протеже, и теперь ее снедает зависть. В ее возбужденном, невменяемом мозгу поселилась одержимость номинацией на Пултоновскую премию, а самый быстрый и самый надежный способ этого достичь — объявить себя автором «Бегом по высокой траве». Блестяще.

Накануне во время разговора с Фрэнки я даже посеяла первое семя своего плана, еще не понимая в полной мере потенциала собственных слов. Но теперь все прояснилось.

Единственной уликой, которая связывала нас с Беатрис и с романом, была дурацкая коктейльная салфетка с текстом соглашения. От распечатки, которую когда-то дала мне Беатрис, не осталось ни листка, и я знала, что на компьютере файла с романом тоже нет: моя подруга очень тщательно замела следы. Так что оставалось всего лишь забрать салфетку и уничтожить ее, после чего в мире снова воцарится полный порядок.

И звезды встали просто отлично: Беатрис уехала на неделю, Джордж, как обычно, ушел на работу, а у меня был ключ. В довершение всего день выдался прекрасный, пусть и холодный, и я даже успела в последний момент записаться к своему мастеру в салоне красоты, который находится буквально за углом. Если кто и заметит меня в этом районе, я смогу объяснить, почему тут оказалась.

Я начала с кабинета — именно туда мы направились, когда вернулись после выпивки и церемонии подписания договора. Как мне смутно помнилось, салфетку Беатрис положила на письменный стол. Если повезет, она так там и лежит, а если нет, то, возможно, искать надо поблизости — в одном из ящиков стола, например.

Стол оказался аккуратно прибран — сверху лежали всего пара писем и ручка да стояла фотография Джорджа.

В ящиках тоже царил порядок: несколько флешек в сетчатой корзиночке, авторучки, невскрытая упаковка белых конвертов и тому подобные скучные канцелярские принадлежности. Никаких коктейльных салфеток тут и в помине не было.

Я окинула взглядом книжные полки на стене — вот уж где уйма места, чтобы припрятать бумажку, — но потом вспомнила о спальне. «Комнате для капризов». Она как-то сильнее ассоциировалась у меня с личностью Беатрис. Бог свидетель, сколько времени мы там провели, болтая, смеясь, выпивая. Поэтому я направилась туда и принялась копаться в куда менее аккуратной тумбочке.