Поэтому я снова вернулась к ней. Она все еще стонала, издавая гортанные булькающие звуки. Возможно, она и так скоро умерла бы, но я все равно присела рядом на корточки, одной рукой зажала ей рот, другой — нос, после чего стала ждать, всхлипывая и моля ее о прощении, а она смотрела на меня огромными глазами, пока свет в них не угас и не стало ясно, что она окончательно, по-настоящему мертва.

Поднявшись, я увидела, что кончик мыска моего ботинка оставил маленький отпечаток в кровавой луже. Я разулась и собралась уже бежать к дверям, но решила сперва еще кое-что сделать. Переступив через тело, я взлетела вверх по лестнице, туда, где постоянно топорщился плохо приклеенный край ковровой дорожки, зажала ботинки под мышкой и сильно, очень сильно потянула за этот край, так что он слегка оттопырился, сдвинувшись под медными прутьями, которые прижимали его к полу по обеим сторонам ступеньки.

Я в последний раз окинула взглядом картину внизу: кровь уже залила углубление, оставленное носком моего ботинка. Прямо босиком я побежала оттуда ко всем чертям и не остановилась, даже чтобы обуться, пока не добралась до выхода из подземной парковки.

— Ты не упоминала, что у тебя есть готовая рукопись, — говорит мне Фрэнки, когда я выхожу из студии.

«Все позади, — твержу я себе, — я выступила в передаче. Я пережила это. Пережила, потому что Беатрис, которая могла разрушить мою жизнь, больше нет».

После нескольких фальстартов «Открытая книга» прошла очень хорошо, и теперь мы с моим издателем, как обычно, пьем кофе. Так мы поступаем после каждого мероприятия, включая интервью, чтобы «разобрать», как это называет Фрэнки, закончившееся событие. Не знаю уж, зачем их разбирать, учитывая, сколько усилий мы прилагаем, чтобы «собрать» каждое из них.

— Ты говорила, что несколько раз начинала роман, но так и не закончила, а потом даже уничтожила.

— Это я и имела в виду. Знаю, прозвучало странно, но я пыталась сказать именно это. Никакой «другой» рукописи нет.

Право слово, я чувствую себя лучше. Нет. Я чувствую себя отлично! Впервые за долгое-предолгое время угроза, которую представляла собой Беатрис, не повергает меня в полнейшую панику. От этого груза я действительно избавилась. Мне легко-легко, словно вот-вот вырастут крылья.

Теперь я понимаю: ничто так не укрепляет уверенность в себе, как убийство. Особенно убийство того, кто намеревался разрушить тебе жизнь.

— Конечно, — говорит Фрэнки, выводя меня из задумчивости, — но просто для ясности: чур, я первый увижу эту несуществующую рукопись, договорились? Обещаешь?

— Торжественно обещаю, — киваю я.

— Хорошо. Потому что, знаешь ли, нам нужно как-то двигаться дальше. И, Эмма, я сейчас серьезно. Твои поклонники…

Я фыркаю так, что кофе брызгает на столешницу.

— Вот только не дурачь саму себя, — морщится Фрэнки. — Ты теперь в книжном бизнесе, и правила таковы, что у тебя есть поклонники, и им кое-что от тебя надо. Это сделка, в которой ты участвуешь.

Я снова торжественно киваю.

— И что? Ты над чем-нибудь работаешь?

— Фрэнки, не надо, пожалуйста.

— Пока я не буду на тебя давить, Эмма, потому что знаю, сколько всего с тобой случилось. Ты делаешь грандиозную работу. Действительно грандиозную. — Он берет меня за руку над столом.

Благодаря ему я чувствую себя любимой.

— Спасибо тебе за понимание, Фрэнки. Дай мне немного времени, а потом мы снова об этом поговорим.

— Хорошо.

— А как твои дела? У тебя сейчас все в порядке? — меняю я тему. — Ситуация более… стабильная? Я имею в виду финансы.

— Да, конечно, и спасибо, что интересуешься. — Он подносит мою руку к губам, целует и отпускает. — Все это благодаря тебе. — Он улыбается.

Я люблю его. Правда люблю.

— Ну и хорошо, Фрэнки. Ты заслужил.

— Мы оба заслужили! И у меня есть парочка потенциальных клиентов, с которыми я собираюсь заключить договор.

— Правда? Надо же, как интересно! И кто-нибудь из них может перейти мне дорожку?

— Вот уж вряд ли. — И мы оба смеемся.

— Значит ли это, что теперь ты сможешь позволить себе пресс-агента? Или так и будешь сам повсюду водить меня за ручку? — спрашиваю я.

— Я всегда буду ходить с тобой на такие мероприятия, Эмма. И неважно, насколько успешными мы станем.

— И хорошо. Я просто уточнила, — улыбаюсь я.

Собираюсь предложить взять еще по чашечке — когда дело доходит до кофе, Фрэнки хлещет его, как воду, в этом мы с ним похожи, — но тут мой лежащий на столике телефон начитает вибрировать.

— Ответь, — говорит Фрэнки, поднимаясь, — а я сейчас, — и направляется к туалету в дальнем конце кафе.

Я смотрю на экран и вижу незнакомый номер.

— Алло?

— Эмма? Это Ханна. Ханна Бел.

— Ханна! Как поживаешь? — восклицаю я, будто она — моя хорошая подруга, чьи новости мне не терпится узнать. Не знаю, почему я так себя веду, ведь мне не слишком-то хочется с ней разговаривать.