– Нет, – взял слово Поздняков, – убийство есть убийство. Да, согласен, казнить мы их не можем, поскольку жертва – не человек. Но труп есть. Значит, шишиги все же должны ответить по закону.

– То есть... сесть в тюрьму? – удивился такому заключению Зарецкий.

– Именно. Но, ясен пень, не в обычную «человеческую» тюрьму. В питомник. – Николай прокашлялся. – Тем более, помимо трупа – вон тот яйцеголовый чуть было не пристрелил нашего Макса. А это куда серьезнее разборок между нечистью! Тут уже можно и про казнь подумать...

– Я думал, вы грабители! – начал оправдываться стрелок.

– Ну да, ну да, а то ведь ты не слышал, как я орал, что работают ведьмаки!

Стрелок понурился, предчувствуя, что его судьбинушка, в отличие от товарищей, может повернуть не туда.

– Поэтому, – не глядя на него, продолжил говорить Поздняков, – мы сдадим тварей чистильщикам. Которые и займутся их дальнейшей транспортировкой в Гатчину, в питомник.

– Значит, если бы я не выстрелил, вы бы нас отпустили?

– По крайней мере, мы бы подумали! – отрезал Николай и повернулся к напарникам: – Думаю, на сегодня работу мы закончили. Все свободны.

– А ты, Ник?

– А я, Сонечка, пока останусь здесь и вызвоню... товарищей.

Попрощавшись с Поздняковым, троица – Антон, Макс и Софья – направилась к выходу. И только возле двери Волков встрепенулся:

– Блин, а как мне идти? Раздетым, что ли?

– А мне нравится, – хихикнула Романова и провела пальчиками по груди и прессу Макса. – Безволосый Волчок... это забавно!

– Иди возьми какую-нибудь одежду у шишиг, – посоветовал Зарецкий и, выйдя в парадную, потопал вниз по лестнице.

Переодевшись в черную водолазку, которую шишиги упорно называли бадлоном, Макс в сопровождении дождавшейся его Сони вышел на улицу. Осмотрелся – Антона уже и след простыл.

– Хаб опять обиделся, что я тебе знаки внимания делаю, – довольно улыбнулась Романова. – Не понимает, что я так его злю. Специально.

– Спасибо, что объяснила. А то я уж подумал...

– Что я на тебя запала? Нет, Волчок, ты слишком старый!

– Эй! – возмутился тот. – Мне всего тридцать один!

– Ну вот! Почти десять лет разницы, – подтвердила свои слова Романова и переключила тему: – Кстати, ты нам так и не рассказал, как именно догадался, что шишиги – это те самые спасатели и криминалист, что работали с трупом омутника.

Волков, обиженно насупившись за «старого», пробурчал:

– Пусть это будет моей маленькой тайной.

– Нет, Волчок, я серьезно!

– Ну хорошо, – смилостивился тот. – В общем, когда я был в воспоминаниях омутника, то заметил на пальце девушки-шишиги мужскую серебряную печатку с черным камнем. Защитный оберег. Но самое интересное – точно такие же печатки я чуть ранее видел на спасателях, когда подходил вырывать волос... Вот так все и сложилось воедино. Ну а то, что тут еще и криминалист замешан... вот этого я не предвидел, думал, что шишиг только двое. А их тут вон, целый выводок!

Слушая, девушка монотонно кивала головой.

– Ага, я поняла... – перебила его она и осмотрела с ног до головы: – Вот долго понять не могла, что с тобой не так?

– А со мной что-то не так?

– И наконец поняла – для Питера ты одет слишком... слишком просто!

– И?

– Поэтому в выходные будем делать из тебя модника! Мне кажется, к твоей бороде пойдут брутальная «байкерская» кожанка и модные очки.

– То есть твоя обычная серая юбка для Петербурга подходит, а моя одежда – нет?

– Ты не понимаешь, Волчок. Серый – это цвет дождя и питерского неба!

– Мм, вот оно что, – промычал Макс и наигранно расстроился: – Будешь делать модника, говоришь? А как же грандиозная прогулка по городу, которую ты обещала мне на выходных? Неужели не будет?

– Так выходных-то у нас сколько, дурачишка? – улыбнулась Романова. – Два!

За этой непринужденной беседой они вышли со двора к многополосной дороге, рассекаемой пополам трамвайными путями, и остановились на тротуаре. Соня, уткнувшись в телефон, сообщила:

– Такси нам вызову, а то с Васьки до дома слишком далеко топать.

C Васьки... Сам Волков предпочитал более официальное и красивое название – Васильевский остров. Но спорить с рыжей не стал.

– Знаешь, давно хотела спросить... Твое последнее дело в Дрезне, костомаха. Сколько ей было лет, что она рассыпалась в прах у вас на руках?

Макс пожал плечами:

– Около трехсот. А что?

Теперь плечами пожала девушка:

– Просто интересно... Но ты же знал, что так будет? Что она не выживет при обращении в истинный облик?