Шрифт:
Предпочла выбрать отца. Нет, больше – семью. А Григорий, что бы себе ни думал, ей никто. Этого Дионисий не сказал, но оба это поняли.
– Нет более Августины‑Ираклии. Но есть бриттская девушка с крестильным именем Августина, предпочитающая прозвище Немайн…
– Значит, стала дочерью булочника? – Пирр не обратил внимания на последнюю реплику Дионисия. Епископ хотел было возразить, но патриарх остановил его жестом. – Впрочем, это не главное. Я хочу ее видеть, и мне совершенно неважно, чья она теперь дочь.
По какой бы причине Дионисий ни предпочел забыть, что помазание на царство есть таинство, которое, будучи свершено, не может быть отменено даже монашеским постригом, в этом разговоре сие было не важно. Учитель должен быть озабочен человеком, а не престолом…
– Ее новая родня весьма рьяна в заботе о новой дочери и сестре. Не уверен, что столько тепла она получала от кровных родителей. К тому же ее ушастость…
– Под покрывалом не видно.
– А здесь видно. И сами уши, и как шевелятся.
Пирра передернуло. Дионисий поспешил уточнить:– Это совсем не отталкивает. И выглядит естественно. Как для остальных шмыгать носом, оттопыривать губу или закатывать глаза. И ей это нравится! А еще она умеет уши прижимать. Не покрывалом, а сами по себе.
– Я этого не знал, – признался Пирр. Что было вполне объяснимо. Голову августы без покрывала видеть могли разве служанки да евнухи. И сестры. Не времена языческого Рима – показать волосы из‑под платка неприлично даже крестьянке. В империи. На этой странной окраине мира все оказалось наоборот… Пирр вспомнил – на экзамены Августину наряжали как для большого выхода.
В отчетах же поминались просто большие уши, оттопыренные. С другой стороны, если император считал уродство дочери позором, подвижность ушей могли скрыть. И получить – в платочке, конечно – здорового ребенка. Без знака неудовольствия высших сил.
– Как ни кутали, как ни умащивали, – буркнул Пирр, лихорадочно вспоминая все то, что еще на корабле стройно лежало в голове, украшенное тщательно продуманными подробностями, – а потом от нее все равно пахло. Как напрыгается со своим кривым мечом…
– Почему кривым?
– Не знаю. Аварам так нравится. Ираклию подарили при очередном замирении – до того у них прямые были, как у всех. Она очень хотела выучиться им владеть – но кто же пустит мужчину‑воина в гинекей. Но по часу в день все равно упражнялась.
И Пирр это разрешал. Дионисий никак не мог подумать, что из безразличия… А значит, полагал, что это пригодится. Будущей монахине? Вряд ли. Варварской королеве? Возможно. Но тогда к чему все остальное? Дионисий начинал испытывать восхищение сидящим перед ним человеком. Хотя бы потому, что более образованного человека, чем Августина‑Немайн, епископу вообще видеть не доводилось… Вот только направление образования вызывало некоторое недоумение. В подобную силу предвидения епископ не верил. Оставалось предположить, что Пирр таким образом готовил всех своих учеников к жизни в мятущемся и воюющем мире. Каждое зерно полил и унавозил. И вот теперь пришел за остатками урожая…
– Странное упражнение для девочки. Впрочем, с учетом всего произошедшего, полагаю, что должен восхититься твоей, высокопреосвященный, прозорливостью и предусмотрительностью. И еще раз исполниться верой в правоту Никейского собора. Раз уж такой видный теолог и философ принял ее не под принуждением, но будучи убежден в ее истинности логическими доводами. Твоя ученица, кстати, тоже постоянно упирает на "верую, ибо знаю" – сильнейший и достойнейший тип веры, – и в этой ее склонности я вижу не только образец апостола Фомы и учения апостола Павла, но и влияние духа стоящего передо мной мыслителя.
Пирр растрогался. Успех! Неважно, что на сердце у епископа, – он откровенно предлагает сотрудничество. Хотя и намекнул, мерзавец, что неплохо бы Пирру сразу занять ту же позицию, что и епископ Пемброукский. И на былые расхождения в вопросах веры намекнул. Патриарх продолжил расспросы… И запутался окончательно. Ибо услышанное говорило – на мокнущих от пота и крови простынях бьется со смертельной болезнью именно соотечественница. Кто, кроме грека, способен на такое?
Другой вопрос: откуда это все взялось? Чему и как учили базилисс, Пирр знал. И если в перевод Евангелий верилось легко – способности к языкам у них и правда были хорошие, – то остальное… Ну еще меч – хотя выучившаяся по книгам воительница не должна была иметь и тени шанса против выросшего на реальных стычках варвара. И ведь негде, негде все это выучить и узнать. В мозгу мышами скреблись неучтенные факты. Что‑то они означали. Если сложить.
Пирр был политиком и растерянность маскировать умел. Тем более главное дело – увидеть ту, ради которой приехал на край света, хоть какими глазами. Самозванкой Пирр ее про себя уже не называл. Совесть мешала. Совесть породила надежду: а вдруг? Вдруг есть возможность извиниться за давнее малодушие. Не перед союзником, сидевшим в безопасности. Не перед тем, кто имеет право простить все. Перед той, перед кем на деле виноват. Этих чувств Пирр в своей душе не видел, хотя в чужой прочитал бы без труда. Зато епископ Дионисий рассмотрел. Понял. И, когда Пирр намекнул, что хотел бы видеть ученицу, принял решение.