– А я? – пискнула сида.

– А ты возвращайся‑ка к себе!

Перед глазами Немайн вспыхнула чернота, обратившаяся вдруг красной вышивкой на подушке и лукавыми лучиками лунного света, щекочущими в носу. Сида дважды неровно вдохнула и издала звонкий чих. Начиналось новое утро, заполненное хлопотами, которые отныне предстояло нести за себя и за того парня. Ухитрившегося стать ей пятым – после Сущности, великого сида Ллуда, императора Ираклия и Дэффида Вилис‑Кэдмана – отцом.

Спустя неделю после отбытия сиды из Кер‑Мирддина выступило ополчение – стук копыт тонул в скрипе телег, рессорных повозок под весь обоз сделать так и не успели. От принца Риса прибыл первый посыльный. Его слова разгладили лица воинов, а в Гулидиена словно стальной стержень засунули – стал гибок и тверд разом. Слова были такие: «Никаких несчетных легионов. У саксов шесть тысяч пехоты, из них не больше пяти сотен лучников. А еще у них была конница! И даже есть пока. Сколько точно – не знаем. Теперь – не больше сотни. Очень прячутся!» Гонец сперва, конечно, рассказал королю. А потом и перед всем войском провозгласил.

По рядам ополчения немедленно покатились шепотки, Да с оглядкой на священников. Огромное войско, одна мысль о котором лишала воли и надежды, с прибытием сиды превратилось в большое. Просто большее, чем у Диведа. Победа над которым потребует мужества и мудрости, труда и крови. Но не чуда. Теперь у камбрийцев появилась надежда. Мало‑помалу переходящая в уверенность. В конце концов, Гулидиен пока показывал себя только с хорошей стороны, значит, и воевать должен неплохо. И после явления сиды ни одной дурной вести. Зато хорошие не замедлили! Примчались гонцы из Брихейниога и Кередигиона. Первые сулили выставить полное ополчение, вторые, оправдываясь тем, что очень уж путь далек, обещали прислать часть дружины. В условиях союза между Диведом и Мерсией беспокойный сосед решил не рисковать и поставить на славу, удачу и правду против числа, ярости и измены. И часть дружины, около сотни опытных всадников – это было хорошо. Очень хорошо. Потому как ополчение собирать – долго, да идти… К тому времени, как подоспеет такая подмога, саксы уже возле Кер‑Мирддина будут. А Гулидиен не таков, чтобы отдать свои земли на разор. И если уж он готовился идти навстречу пятнадцатикратно превосходящему врагу, что говорить о почти равных силах?

Всякий скептик, который сказал бы, что саксов изначально и было именно столько, рисковал целостью лица. Других аргументов не находилось. Долго. Начали вспоминать старые сказки. Вот тут выяснилось, что местные, пусть и обританившиеся, ирландцы все‑таки понимают ситуацию немного иначе. Другие сказки в детстве слушали! Начались споры – веселые. Сразу, как только король объявил о вероятном числе врагов.

– Всего шесть тысяч! Она скукожила саксов! – на радостях заорал один из пращников‑ирландцев.

– Не скукожила, а уполовинила! – откликнулся кто‑то из горцев. – Скукожила, это если б сами саксы стали меньше… И вообще, слово какое‑то легковесное!

– Хорошее слово, веселое… Как и сама Немайн. Очень к шуткам ее подходит. Она ж любит это дело, скукоживать. Вы что, истории про мужа‑неряху не слышали?

– Ты рассказывай, не спрашивай. Все одно еще топать и топать.

– И то верно. Дело было так. – Ирландец приободрился. Раз уж даже свои на древнюю побасенку не закричали «Старо!», значит, история пришлась к месту. – Немайн тогда еще в Ирландии жила. Где точно, и не упомню. Не в Уладе, конечно. Скорее всего, близ Шенрона – место самое ее. Водное. Ну а какой народ там – сами знаете. Ленивый да хитрый. Может, и ленивый оттого. Ну да при лености и хитрость не спасает – живут бедно. То есть даже по ирландским меркам. По нашим – вовсе нищета! Вот и у той семейки, о которой речь пойдет, даже котла большого не было. А временами нужен. Земля там бедная, болотистая, так что даже родичам приходилось селиться довольно далеко друг от друга. Одно на всю округу сухое место и есть – и то сидовский холм. Вот жена и решила – чем к родне за трижды три мили топать, да котлище увесистый потом столько же на горбу тащить, не проще ли постучаться в холм?

Стучаться оказалось особо некуда – ни двери, ни норы. Ничего, лень да наглость – смесь адская. Принялась нахалка громко топать да звать‑кричать. Вот тут…

– Тут ее и скукожило? – разулыбались камбрийцы.

– А вот и нет. Открылся холм‑то! И выглянула оттуда сида, рыжая да ушастая… – ирландец и сам не заметил, как старый, с детства неизменный образ вдруг слился с виденной редко да мельком настоящей сидой, – да малая ростом. И спросила сурово так: «Чего буянишь? Чего пляшешь у меня на потолке?» А ленивица и говорит: «Котел вот одолжить хочу, Добрая Соседка. Большой. Чтобы наварить еды на праздники и чтобы на несколько дней хватило. Сама знаешь, Белтейн, он длинный». Сида ее пожалела – как же, бедняжечка, совсем‑совсем не у кого котлом одолжиться, только в холм стучать – и вынесла ей котел. Сама – ну видели – маленькая‑маленькая. А котлище – большущий‑пребольшущий! Тащит, пыхтит. «Вот, – говорит, – доброй соседке от Доброй Соседки. За то, что нас не забыла да не стала дразнить обидными кличками. Бери. Не насовсем, правда – после праздников вернешь. Я‑то одна живу, мне кормить некого…» И пригорюнилась этак. И в холм ушла. А довольная жена потащила котел домой и все радовалась, какой котел ей хороший достался – целиком медный, только ручки бронзовые. Весь в литых зверях, а зверей таких и нет теперь, допотопные, видать. И уж так была она довольна, что, как еду готовила, лениться забыла, а так‑то она была повариха изрядная! Так что отпраздновала та семейка Белтейн на славу. А на последний день вымыла жена котел да потащила его на холм – возвращать.

– Тут ее и скукожило? – торопили слушатели. А вот сказитель не торопился.

– Да нет. Все хорошо было. И даже кричать и прыгать особо не пришлось – появилась наша рыжая. «Слышу‑слышу», – сказала, забрала котел, похвалила, что надраен до блеска, да и была такова. Но день длинен, а год короток – вот и Лугнасад на носу. И снова надо бы просить у родни котел, да тащиться, да, наготовив, сразу и возвращать – родне‑то нужен не меньше, а одалживают котлы близ Шенрона вперед – чтоб хоть в начале праздника горячего поесть. Потому не отдать котел вовремя – большой проступок. А маленькая сида – одинокая, ей котел и после праздников хорош. Так что опять ленивица наша отправилась к сиде Немайн. На этот раз ей и вовсе кричать не довелось. Подходит к холму – а у подножия уж сида с котлом. «Здравствуй, – говорит, – соседушка, хорошо, что ты пришла. Вот котел». «А как ты узнала?» – спрашивает жена. «А по шагам тебя услышала, – говорит сида. – У меня же ни слуг, ни скота, только трава над головой да полоска ячменная. А еще барсук в кладовую лазить повадился, негодник. Его и выслушивала, а услышала тебя. И хорошо, не пришлось тебе наверх тащиться!»

Ну, ленивица только порадовалась, поблагодарила, поболтала даже немножко – да и домой. Настроение стало лучше прежнего – кругом‑то лето, птицы поют, прогулка недалекая, и даже на холм лезть оказалось не надо! И приготовила она все вкуснее вкусного, и радость была в доме. Потом, правда, котел пришлось назад тащить. А котел большой‑большой, тяжелый‑тяжелый. А холм крутой‑крутой, а ножки гудят‑гудят. Вот и бросила она котел у подножия холма. Решила, что сида сама свою посудину заберет.